— Однако не время упиваться властью. Надо собрать все силы для последнего удара.
Штирнер пошел в свою комнату и заперся на ключ.
Через час он вышел усталый, побледневший, поправил нависшую на лоб прядь волос, опустился в кресло и полузакрыл глаза.
Звонок. Штирнер вскочил, как на пружине, и сорвал телефонную трубку.
— Алло! Да, да, я… Это вы, Зауер?
Но звонил не Зауер, а один из агентов Штирнера, Шпильман.
— Ошеломляющая неожиданность! Только что кончилось заседание. Правительство отклонило утверждение устава акционерного общества. Шумахер, бывший на заседании, крикнул в лицо министру: «Предатель!» Мюнстерберга хватил удар, и он в бессознательном состоянии отвезен домой.
Штирнер не дослушал. Дрожащей от волнения рукой он опустил телефонную трубку и так громко крикнул на весь кабинет: «Победа!», что проснулся лежавший у его кресла Фальк и, вскочив, с недоумением посмотрел на своего хозяина.
— Победа, Фальк! — Бросив в угол кабинета платок, Штирнер приказал: — Пиль!
Собака в несколько прыжков добежала до платка, схватила его и принесла хозяину.
— Вот так все они теперь! Ха-ха-ха!.. — нервно смеялся Штирнер. Он поднял собаку за передние лапы и поцеловал ее в лоб. — Но их я не буду целовать, Фальк, потому что они глупее тебя и они меня ненавидят. О, тем приятнее заставить их носить поноску!
Опять звонок.
— Зауер? Да, я уже знаю. Мне сказал Шпильман. Как реагирует биржа?
— Взрыв бомбы произвел бы меньшее впечатление. Биржа превратилась в сумасшедший дом.
— Акции Мюнстерберга?
— Головокружительно падают. Вы гений, Штирнер!
— Теперь не до комплиментов. Когда акции крахнувших банков будут котироваться по цене оберточной бумаги, можно будет скупить их… Мы сумеем вернуть им ценность. Но это успеется. Дело сделано, и вы можете уехать, Зауер!
— Я не могу выйти. Люди превратились в обезумевшее стадо. Сюда не могут даже пробраться санитары «Скорой помощи», чтобы унести упавших в обморок и смятых толпой.
— Ну что ж, если вы лишены свободы, сообщите мне, что у вас делается.
И Зауер сообщил. Фондовые маклеры устроили десятиминутное совещание, на котором решили, что удержать бумаги Мюнстерберга, Шумахера и всех связанных с ними банков нет никакой возможности. Крах совершился. Каждая минута приносила разорение целых состояний. Бумаги ежеминутно переходили из рук в руки. После полуночи нервное напряжение достигло наивысшей точки. Не только площадь перед биржей, но и соседняя площадь были запружены автомобилями крупных держателей бумаг. Они сидели в своих лимузинах всю ночь, бледные и утомленные, с блуждающими глазами. Бюллетень за бюллетенем приносили вести о непрестанном понижении курсов. Эти курсы передавались по телефону, но уже в момент отправки телефонограммы не соответствовали действительности. Толпы людей, как во время стихийного бедствия, разбили лагерь на соседнем бульваре и платили за право сидеть на бульварной скамейке больше, чем стоит номер в лучшей гостинице. Под утро два маклера и один банкир впали в буйное помешательство.