– Пропало что-нибудь?
– А я знаю?! – Соловый раздраженно взглянул на Дмитрия Алексеевича, как будто тот был причиной всех его неприятностей. – Вы ведь никогда не ведете нормальный учет ценностей!
В это «вы» он вложил все свое негативное отношение к научным сотрудникам музея, с которыми служба безопасности вела бесконечную и безнадежную войну: ученым для работы постоянно требовались музейные экспонаты, и они никогда не оформляли должным образом их изъятие из запасников, поскольку иначе на это уходило бы все их рабочее время и вести саму научную работу было бы совершенно некогда…
– А кто эта болезненная женщина, которая всеми командует? – поинтересовался Старыгин.
– О, это знаменитость! – Соловый уважительно понизил голос. – Майор Ленская, легенда Управления! Великий сыщик! От ее взора ничто не скроется!
– Эта? – неподдельно изумился Старыгин. – Да вы меня разыгрываете!
– Какое там! – Соловый махнул рукой. – Вы не глядите, что она такая неказистая с виду. Она упорная, вцепится, как бультерьер, и не отстанет, пока своего не добьется! У нее там среди коллег прозвище такое – Чума. Так что, Дмитрий Алексеевич, если у вас имеется скелет в шкафу – лучше сразу признайтесь, она его все равно найдет!
– Ну, если у вас еще сохранилась способность шутить – значит, не все так плохо!
– Какие шутки! – отмахнулся Соловый и снова полез в карман за сигаретой.
Но тут из кабинета снова выглянул тот самый молодой человек с рысьими глазами и поманил его к себе – у Ленской появились новые вопросы.
До конца дня Старыгин машинально выполнял свою работу: снимал с картины слой старого лака, отчищал загрязненные участки холста. Голова его при этом была свободна, точнее – занята совершенно другими мыслями.
Он думал об убийстве Тизенгаузена, о том, совпадение ли то, что оно произошло на следующий день после их встречи, вернее, после того, как он передал Карлу Антоновичу странное кольцо.
Вообще, ситуация с кольцом Дмитрия Алексеевича очень беспокоила.
Он сам не мог понять, почему утром, во время разговора с милицией, не сказал ни слова об этом кольце, о том, что накануне оставил его у Тизенгаузена. Что-то остановило его, какой-то внутренний голос…
Вообще, он не представлял, как быть с этим несчастным перстнем: ведь он позаимствовал его для работы в восточном отделе и если не отдаст вовремя, у всех будут неприятности: и у него самого, и у Валентина Сорокина… Единственный, кого это уже не волнует, – Карл Антонович Тизенгаузен…
Вспомнив о нем, Старыгин снова задумался.
Почему в руке у Тизенгаузена нашла записку с его именем? Он хотел позвонить ему в ту минуту, когда его застал убийца? Или хотел к чему-то привлечь внимание Старыгина?