— Еще раз! И постарайся, в конце концов, черт возьми!
Это было словно прохождение сквозь строй при наказании шпицрутенами. Снова и снова все сначала. Мать кричала, а Матиас вбегал, орал, кланялся и убегал.
— Мы можем повторять это сколько угодно раз, хоть до вечера! — заявила наконец Генриетта. — Времени у меня предостаточно.
У матери был неумолимый вид, и она восседала в кресле так, словно могла оставаться там не только до вечера, но хоть и сто лет. Матиас знал, что в любом случае проиграет. И избавится от этого ада, только если действительно постарается и смирится со своим унижением.
На двадцать пятый раз он весь в слезах медленно вошел в комнату, остановился перед Генриеттой, тихим голосом, всхлипывая, сложив руки за спиной и сжав кулаки, произнес: «Доброе утро, патер Доминикус!» — и прилично, пожалуй, даже слишком низко поклонился. Затем не спеша повернулся и на цыпочках вышел из комнаты.
— Прекрасно! — сказала мать. — Расчудесно! Я избавляю тебя от повторения этого еще сто раз, ведь теперь ты понимаешь, в чем дело. И я желаю, чтобы ты приветствовал патера Доминикуса каждое утро именно так. Ты меня понял?
Матиас кивнул, надеясь, что слезы, которые уже закипали у него в глазах, не покатятся по щекам. Он не хотел, чтобы мать увидела, насколько его унизила и что она в конце концов сломала его сопротивление.
— Ступай в свою комнату, — в заключение сказала она и встала с помпезного кресла с высокой спинкой. — Возможно, когда-нибудь что-то из тебя и получится.
В тот момент Матиас ненавидел мать. Ему казалось, что он никогда больше не сможет свободно дышать около нее, а будет только задыхаться до смерти.
Но сейчас, почти тридцать пять лет спустя, он был благодарен за урок, который она ему преподнесла. Из него получился вежливый человек, который знал, как вести себя, уверенно держался в любом обществе и даже в светских кругах чувствовал себя раскованно, хотя к дворянам относился лишь опосредованно.
Он понимал мать, и этот эпизод не умалил его любви к ней, однако давнее унижение осталось в душе, словно незаживающая рана, словно острая стрела…
Погрузившись в свои мысли, Матиас потерял пожилую пару из виду.
Через несколько секунд напротив Немецкого собора он увидел молодого человека, выходящего из брассерии. Он был не особенно высокого роста, чуть полноватый, с довольно длинными темными волосами. Матиас прикинул, что парню лет двадцать, может, девятнадцать.
Это был невероятный феномен инстинктивного узнавания, который никогда не смог бы заметить кто-либо посторонний. Матиас сразу же понял, что это подходящий человек, и подошел к нему.