Ходить мать не могла, разговаривать тоже не могла, и было неясно, в состоянии ли она сдвинуться с места хотя бы в инвалидном кресле.
Он взял ее за руку, погладил пальцы, но ничего не произошло. На легкое пожатие она тоже не ответила.
Матиас нерешительно стоял в комнате, не зная, как поступить. Потерянное время… Что он должен с ней делать, если она ни на что не реагирует? Может, она сейчас в совершенно ином мире и все его усилия коту под хвост? С ужасом он подумал о том, что теперь придется регулярно посещать мать. Сначала долгая поездка, а потом бестолковое стояние в этой комнате. Какие затраты времени, и абсолютно неэффективные! Она ведь не могла с ним поговорить, не могла ему помочь, не могла дать никакого совета. Она просто сидела тут. Словно мертвая.
Для Матиаса ее состояние было хуже смерти, потому что, несмотря на то что мать как будто не жила, тем не менее она оставалась для него обузой.
Какая ужасная ситуация! И чем больше он думал об этом, тем сильнее злился.
— Пока, мама, — сказал он наконец и погладил ее по голове. — Пусть тебе будет хорошо, я скоро приду снова.
Она даже не посмотрела на него, и он поспешно вышел из комнаты.
В коридоре он заговорил с медсестрой, которая катила тележку с бельем.
— А что сейчас будет с моей матерью?
— Как ее зовут?
— Генриетта фон Штайнфельд. Комната 4а.
— Ах да. Ну, вам нужно набраться терпения. Логопеды и физиотерапевты будут делать все возможное, заниматься с ней, но только через пару недель станет понятно, можно снова активировать некоторые функции или они утеряны безвозвратно. Однако лучше поговорите об этом и обо всем остальном с доктором Борном.
У Матиаса не было никакого желания ждать врача, чтобы в итоге поговорить с ним минут пять. Ему хотелось только одного — уйти.
— У нее на коленях лежит звонок. Но я не знаю, в состоянии ли она нажать на кнопку, если ей что-то понадобится.
— Не беспокойтесь. Мы будем регулярно заглядывать к ней.
— Спасибо, сестра.
Он торопливым шагом покинул клинику.
Во время возвращения в бюро Матиас успокоился, и ему даже удалось забыть, что мать находится в клинике. Он думал о Йохене Умлауфе и невольно улыбался. Он был далеко не Адонисом, но все же очень сладким. Очень милым и послушным. И он делал все, что хотел Матиас. Без возражений и без обиды. Ему это даже доставляло удовольствие.
Матиасу пришлось остановиться. Воспоминания настолько захватили его, что он был просто не в состоянии ехать дальше. Еще никогда он не ощущал ничего подобного, это было самым огромным и сильным чувством, какое только можно пережить. Перед ним открылся совершенно новый мир — мир, от которого он больше не хотел отказываться.