К тому, что было в огромной печи, он не был готов никоим образом. На мгновение Свен окаменел, а потом закричал как резаный. Ужас настолько парализовал его, что он не смог двинуться с места.
В конвекторе стоял шеф-повар Маевски, и его руки торчали сквозь решетку, к которой были привязаны. Он был абсолютно голым, и его тело благодаря температуре в пятьдесят шесть градусов внутри и девяноста градусам окружающего воздуха уже три часа как было поджарено до румяного цвета. Тело скрючилось, потому что во время жарки жилы стянулись, жир и вода вышли наружу, и оно стало похожим на губку. Глаза Маевски были белыми, как у вареной рыбы, а в заднице торчал датчик температуры длиной приблизительно двадцать сантиметров.
Своими мертвыми рыбьими глазами шеф-повар почти укоризненно уставился на ученика.
Свен Оллех рухнул на пол и потерял сознание.
Через несколько минут сюда зашли его коллеги, кухню немедленно закрыли и вызвали полицию.
Комиссар Бредов прибыл на место преступления без четверти пять. Свена Оллеха спасательная служба увезла в больницу в состоянии тяжелого шока, а здесь уже работали трасологи, которые отключили пароконвектомат, но положение трупа не меняли. Этого настоятельно потребовал Бредов и был рад, что его указание выполнено. Сейчас он стоял перед огромной печью, рассматривая повара, поджаренного до румяного цвета, и понимал, что эта картина навечно врежется ему в память. Это было самое отвратительное, что он когда-либо видел.
И он надеялся, что вскрытие покажет, что Маевски засунули туда уже после смерти, а не живым.
Теперь, почти двадцать девять часов спустя, Бредов сидел напротив главного подозреваемого — Александера фон Штайнфельда.
Молодого человека бил озноб.
— Вы — Александер фон Штайнфельд?
Слово «да» было произнесено едва слышно.
— Вы работаете в ресторане «Раутманнс»?
— Да.
— Как давно?
— Приблизительно месяц.
— Вам нравится работать там?
— Нет.
— Почему?
— Там никто не работает с удовольствием. И тот, кто утверждает обратное, врет.
— Почему?
— Потому что это ад.
— Почему же вы работаете там, а не в другом месте?
— Потому что везде такое же пекло. Лучше нигде нет.
Бредов пробормотал что-то вроде «ага» и глубоко вздохнул.
— Вам двадцать пять лет?
— Да.
— Не женаты? Детей нет?
— Все верно.
— Вы любите свою профессию?
— Да. Но невозможно работать так, чтобы она доставляла удовольствие.
Бредов громко вздохнул. Он не знал, что думать по этому поводу.
— А в чем причина?
— Везде как минимум шестидесятичасовая рабочая неделя, везде не платят за сверхурочную работу, везде с тобой обращаются как с последней задницей, везде надо только подавать, а не готовить, везде обманывают клиентов, так что удовольствия от этого никакого.