Поезд замедлил ход, заскрипели соединения между вагонами. Состав зашипел, закряхтел, вздрогнул и, наконец, остановился. Костя услышал шаги и тихий голос: «На первой станции после того, как стемнеет, сойдешь. Я сейчас отодвину засов, потому что на станции опасно подходить к вагону. Лежи под вагоном, пока не уйдет состав. Счастливого тебе пути, друг». «Спасибо» – поблагодарил он проводника. Они с ним договорились, что он выйдет на небольшой станции перед городом, потому что на ней не такой строгий контроль. Под покровом ночи он должен был подойти к городу и отыскать указанный адрес. Отойдя от станции и углубившись в посадку, Костя вздремнул, прислонившись к стволу дерева, а как только начало светать, пошел к близлежащей улице. Густой утренний туман стелился над землей, покрывая ее молочной пеленой. Туман ему был на руку. В тумане он был не так заметен. Прошел километров пять. Вокруг – ни души: ни своих, ни немцев. Так бывает обычно на нейтральной стороне. Но на нейтралку обстановка была не похожа. Тогда он решил, что попал между эшелонами. Так бывает в промежутках, когда передовые части уже проследовали, а те, что за ними, еще не подоспели. На самом деле оказалось другое. Передний край стойко удерживали советские войска, а он попал в тыл. Вернее в тыловую оборону, войска которой размещаются на некотором расстоянии от передовой.
3.
В июле сорок первого Люся узнала от сокурсников, что набирают желающих в группу особого назначения для работы в глубоком тылу. В эти дни студенты бегали по военкоматам, пытаясь попасть на фронт. Она собиралась пойти на курсы медсестер, как ей предложили в военкомате, но когда узнала, что набирают групп для работы в тылу, изменила свое решение. В первый день собралось человек сорок. Им предложили заполнить анкеты, а потом с каждым разговаривал симпатичный, уже начинающий седеть, майор. Люсе казалось, что он говорил ей совсем не то, что хотел сказать, потому что в глазах читала: «Девочка, одумайся, останься дома!» После беседы к ним вышел совсем молоденький лейтенант и зачитал двенадцать фамилий. Услышав свою, обрадовалась, так велико было желание защищать Родину, что готова была пожертвовать собственной жизнью.
– Остальные свободны! По домам! – под неодобрительный ропот и возгласы разочарования и отчаяния, скомандовал лейтенант.
В этот же день начались напряженные занятия. Восемь мальчиков и четыре девочки, впитывая знания, старались всё запомнить. Записывать ничего нельзя, да и со шпаргалкой на диверсию не пойдешь. Надо всё держать в голове. Вечером Люсе казалось, что мозги гудят и переворачиваются, как каша в кипящем котле. Несмотря на то, что с памятью у неё было все в порядке, да и учиться любила, на этих курсах в первые дни оказалось трудновато, пока не привыкла к специфике подаваемого материала. Их учили стрелять из пистолета и винтовки, делать мины «нахалки», представляющие собой палку с привязанным на конце тротиловым запалом. Чтобы запал не отсырел, на него надо было надевать презерватив. Его не только брать боялись, но даже смотреть, ведь в группе были почти еще дети: мальчики – допризывники, две девочки, только окончившие десятый класс и Люся с подругой после третьего курса института. Никто из них презервативы в глаза не видел, а, если и слышал, то это была такая запрещенная тема, что о ней говорили только шёпотом. Но им пришлось побороть природный стыд и отнестись к ним, как к разновидности оружия. И все-таки, краснея и фыркая, девчонки отворачивались, когда мальчики учились надевать их на запалы. Пришёл черед и девчонок обучиться этому ремеслу. Никто не хотел первым.