Не было такого, чтобы принуждали, заставляли. День отработал, а ночью сообщают: кража с машины! Лобовые стекла снимали с автомобилей, если помните, колеса воровали, магнитолы. Вот так вот, – Владимир Витальевич проводит пальцем по горлу, – доставало!
Работали вечером – с участковым созванивались. Давайте, мужики, что-то делать! Минуя начальство – ну зачем нам начальство: какие-то указы, приказы? Собрались, пошли, здесь посидим, тут посидим, тут перекроем, ловили воров! Премии получали.
Когда жена увидела мою трудовую книжку после моего выхода на пенсию – она вся исписана – поощрения. Премии нормально платили – 30-40 рублей. Это были большие деньги, это было замечательно.
Был у меня за эти 20 лет, минуя командировку в Чечню, страшный год – 1986. Про убийства, изнасилования, разбои вам еще расскажут помимо меня. А я расскажу о страшной трагедии, участником которой я стал, и едва не погиб. Не хотел я рассказывать об этом, но происшедшее тогда тяжелым камнем лежит на душе.
На дне колодца
Не хвалюсь этим и не чувствую себя героем. Где-то в октябре – сентябре прибегает к нам, на Кроншдатскую женщина: «Там двое детей задохнулись или задыхаются!» Ну, мы выбежали с опером, она нам показывает дорогу. По Кроншдатской вниз, там, где раньше были погреба. В общем, женщина нас привела туда.
Вот как сейчас помню: подбегаю, что-то такое в земле – творило 40 на 40, глубокое, и вырыт погреб примерно 2×2×2. Лестница деревянная, приставная туда. Светло было, солнечный день такой, осенний.
Посмотрели, видно: лежат. Девчонка – первая – одета, и мальчишка на ней, тоже одет. Оба лицом кверху. Ну, я опешил как-то. В первый раз с таким столкнулся. Женщина: мужики, мужики, что делать?! А люди накатывают, накатывают, все больше и больше, все любопытные идут. Ну, что-то надо делать!
Мы в гражданское одеты, на нас нет знаков отличия, формы. Уж не помню, то ли я попросил, то ли сами мужики веревкой меня стали обвязывать, и женщина снимает с себя платок, повязывает мне на лицо. Я начинаю по лестнице спускаться. А воздух какой-то, непонятно тяжелый, оттуда идет. Задержал дыхание, спускаюсь. К мальчишке подхожу, беру его за руку, подтаскиваю к лестнице. Ногу на ступеньку нижнюю ставлю, поднимаю его, подаю и… в этот момент ступенька ломается! Ну, деревянная лестница! Мы оба падаем. Я начинаю дышать. И чувствую что-то нехорошо мне. Опять пацана беру, подтаскиваю на вторую ступеньку, поднимаю. И эта ломается! Падаем. Так происходило, по-моему, до третьей ступеньки.
Я не могу дышать – мне уже плохо! Я уже чувствую, что займу рядом с ними место вакантное. Потом, думаю, ну черт с ним рукой его. Больно оберегаю пацана. Короче, беру его как-то вот так – лишь бы суметь подать вверху стоящим. Хрен с ним – руку сломаю, но надо вытащить его в конце концов!