Поверхностные мысли царицы блуждали, не нарушая глубин прикрытого до поры сознания. Она вынула из дорожного сундучка одноразовый пакет с нательным бельем, слегка провела по нему ногтем, округло заточенным и покрытым нежно-розовым перламутром, – пакет послушно раскрылся. Царица критически просмотрела, растягивая на пальцах, тончайшее узорное плетенье – теперь, когда для быстроты обратились к машинной работе, стали появляться огрехи – и, присев на низкий стул перед зеркальной стеной, осторожно натянула сначала на ступни, а затем и на все тело плотно облегающую, почти неразличимую, если бы не вытканный цветочный узор, чешую, закрывавшую все тело атлантских женщин, оставляя лишь голову и кисти рук открытыми. Древний, сейчас почти несоблюдаемый закон предписывал им покрываться подобным образом каждый раз при общении с сознаниями, низшими по уровню, дабы защититься, хотя бы внешне, от губительных эманаций; руки по тому же обычаю скрывались тонкими, не стесняющими движений перчатками, а голова и – главное – лицо ограждались от мира эфемерной, едва различимой фатой, прикрепленной к головному убору, будь то царская корона или простой обруч на лбу. Впрочем, в своем кругу атланты не придерживались неукоснительно подобных строгостей. Однако, видно, у царицы появились причины одеться в непроницаемую броню, разряжающую вредоносные стрелы невидимых излучений. Ее уверенность в собственной неуязвимости была поколеблена.
Высокая, очень высокая даже для атланток, царица Тофана стояла перед своим отражением в большом, во всю стену, зеркале, и смотрела на себя как бы со стороны, безжалостно отыскивая в собственном облике новые черты, какие-то малейшие изменения, почти незаметные черточки, которые бы указали ей на начавшееся разложение. Жадно выискивала она эти признаки, известные ей одной, хотя сердце ее замирало от какого-то нового ощущения, неведомого ей до этой минуты.
Страх, – мелькнуло что-то. Неужели?.. Неужели это и есть тот самый страх, появление которого предвещает крах силы, гибель всего?.. Царица отогнала от себя, как назойливое насекомое, эту мысль, – но надолго ли?
Но никаких внешних изменений она не находила в собственном облике. Перед ней стояла юная женщина, все такая же юная, несмотря на время, оставшееся позади. Так же гладка, мрамору подобна, была ее белая кожа, скрывавшая под собой сложный и безупречно настроенный механизм органических взаимодействий и омических реакций. Именно об этой безупречности говорили и само состояние этой кожи, ее ровный цвет и матовая бархатистость, и яркий блеск глаз, присущий атлантам и удостоверяющий их высшее происхождение, и весь облик царицы: мягкие линии плеч и бедер, упругие ноги и вздернутые ягодицы, грудь, наполненная избытком жизненной силы и не требующая пока никакой внешней опоры. Так в чем же дело? Откуда ее беспокойство, такое непонятное и даже – подумать только! – вызвавшее в ней страх?..