– А что, Находка, вы все, октябричи, такие красные?
– Все, ваше царственное величество. По этому нас и отличают. Те, кто на севере, костеи чистокровные, те черненькие. А мы – рыжие, стало быть.
В голову царевне, кажется, вдруг пришла неожиданная мысль, и она задумалась, морща лоб и так и этак поводя головой. Но понятнее эта мысль отнюдь не становилась, и она сдалась.
– А вот скажи, Находка, если мужчина – то его октябричем назовут. А женщину из ваших как правильно называть?
– Октябришна, ваше царственное величество.
– А ребенка?
– Октябренок, конечно. Дитя Октября, значит.
– А почему вообще называется «Царство Костей»? Интересное такое название. Непонятное.
– А потому что резьбой по кости местные прославились, ваше царственное величество. Тут костей древних чудищ в земле – просто тьма-тьмущая. Старики бают, ваше царственное величество, раньше они тут только и жили, людей не было, и все дрались промеж себя. И выживали у них только самые огромнущие. И с каждым годом они все больше, и больше становились, пока не остались только такие громаднущие, что их и земля держать перестала. Вот они под землю и провалились, ваше царственное величество, и все кончились. Копни мужик картоху сажать – кости этих чудищ из земли и полезут. Вот ихние рога или бивни находят костоломы, отламывают от остального шкелета, костерезам продают, а те картины всякие из них режут. Или фигурки. Красота получается – неописуемая! Аж как живые, токмо не шевелятся!
– А что, царь Костей долго ли уже вашей страной правит?
– Пятьдесят годов уж как правят. Как старый царь померли, так его царственное величество и правят, ваше царственное величество.
– А старого царя вашего как звали?
– Нафтанаил Третий Злосчастный, ваше царственное величество. Сын Аникана Четвертого Ученого, да будет земля ему пухом.
– Давай присядем, Находка, – Серафима подвинула служанке один стул, на второй села сама. – В ногах правды нет.
– Я постою, ваше…
– Садись, милочка, садись. С царственным величеством спорить нельзя. Особенно с нашим, – царевна ухмыльнулась, хитро глянув на Находку.
Девушка в первый раз робко улыбнулась – правда, одними губами – и села осторожно на краешек стула, словно ожидая подвоха.
– Да ты по-хорошему садись, милочка, – подбодрила ее Серафима, но та только головой закачала:
– Нет, не невольте, ваше царственное величество, тут красота такая невиданная-неслыханная, аж очи слепит, блестит все, сияет, а у меня платье пыльное, руки немытые – неровен час, что запачкаю, – замахала руками она.
– А мое царственное величество приказывает хорошо садиться, – опустила твердо кулак на коленку Серафима.