Я подхватила хозяйку йорков, она оказалась тяжелее, чем я ожидала. Я чуть не упала вместе с ней. Йорки подумали что-то не то и стали лаять, разумеется, прямо со стола. Не уверена, что они в состоянии спуститься с него сами.
Я не могла остановиться и смеялась, потому что Вениамин был в… парике. Я думала, что видела уже все, но оказывается – нет. Рыжий парик, в цвет его собственной рыжеватой шерсти, маленький, но настоящий, как человеческий, был нахлобучен на затылок. В парике он был похож на странного мужчину, у которого что-то случилось с лицом. Шерсть стала расти не только до глаз, как у многих восточных дяденек, а и на лбу, на носу…
Отсмеявшись, я прислушалась. Нет, кажется, мужа Нелли Егоровны опять нет. И даже галстука и больших носков не валялось. Может быть, он сбежал за эту неделю? Пока Нелли Егоровна готовилась ко дню рождения Вениамина. Я точно помню, что день рождения у него уже был – в самом начале лета. Я встретила ее во дворе, нагруженную подарочными коробками, мы еще были не знакомы, и она громко говорила кому-то по телефону: «У Веньки юбилей! Два годика!» Я тогда подумала, что это ее внук. Но сейчас я точно знаю, что у нее внуков нет.
– Как я с такими грязными пойду гулять? – спросила я.
Нелли Егоровна, которая все-таки присела на полу (и я не стала ей помогать подниматься), ахнула от негодования.
– Да ты… Да ты ж… Да ты вообще… Убирайся вон! Грязные! Собаки мои – грязные!
Я пожала плечами, переступила через ее ноги, развалившиеся во все стороны, как у огромной нелепой куклы, и пошла прочь. Йорки сзади тявкали, Нелли Егоровна им подвывала, американский певец, которого давно уже нет на свете, пел красивую песню «I did it my way…» – «Я сделал это по-своему». Очень красивая песня. Даже жалко, что я принципиально отрицаю все американское.
Этот прекрасный певец умер молодым, потому что от слишком успешной, головокружительной карьеры, богатства и всеобщей любви сорвался и потерял интерес к обычной жизни. И умер. От наркотиков, от алкоголя, от невозможности быть в таком странном теле, которое все время хочет чего-то неправильного, опасного, трудно переносимого этим телом. Ведь все-таки я и мое тело – это немного разные вещи.
У меня не было времени дальше пофилософствовать на эту тему, потому что в кармане давно уже тренькал телефон, объявляя: «Папа… белая обезьяна со сложенными лапами…»
Теперь главное, чтобы Нелли Егоровна, отпраздновав день рождения Вениамина и опомнившись, что некому гулять с тупыми моськами, чем-нибудь не разжалобила мою жалостливую и чрезмерно человеколюбивую маму, которая, естественно, будет на стороне мосек и коровьей морды Нелли Егоровны, а не на моей.