Мошкин, почему-то в белом гриме, танцевал перед камерой в телефоне, то и дело пропадая из виду, значит, снимал себя сам. Танцем это можно было назвать только условно, потому что Мошкин поднимал согнутую в локте руку и делал странный шаг в сторону. Потом возвращался обратно, наклонялся вперед и резко отбрасывал тело назад. Вот и весь танец. Сделав так раз пять, он начал говорить, забыв опустить руку. Она у него так и осталась поднятая на высоту подбородка и согнутая в локте.
– Хаюшки всем! – хрипло проговорил Мошкин, глядя в камеру и не мигая. – С вами я, Лпджмнриотшотм…
– Кто?!! – спросила я Мяку, который заглядывал сзади, норовя положить мне голову на плечо. Я отпихнула Мяку. – Нормально стой, не вались на меня.
– Ага… – сказал Мяка. – Ты чё, не знаешь Лейса Мариотта Тимаса младшего?
– Ко-го?
– Люди, она не смотрит «Сон разума»! О чем с тобой говорить?
– Дим, я с тобой вообще говорить не хочу, я пытаюсь понять, что случилось с твоим другом и как ему помочь.
– Лайк поставь! – глупо улыбаясь, сказал Мяка. – Я уже поставил!
– Так, ладно…
Я хотела пройти, но целая гурьба мельтешащихся мальчишек помладше загородила проход из гардероба, один из которых был мамин ученик Артем. В школе он то и дело норовил поздороваться со мной, как с хорошей знакомой. Каждый раз я отвечала ему так, чтобы он точно не понял – стоит ли еще раз смело и развязно со мной здороваться или лучше спрятаться, когда я иду навстречу. Он в испуге замирал и обдумывал мои неожиданные слова. С мальчиками надо именно так. Хорошо, что у них весь мыслительный процесс обычно написан на лице. В этом они искреннее нас. Если верить Талейрану – язык человеку дан для того, чтобы скрывать свои мысли. Девочкам, может быть, и да. А мальчикам – чтобы хвастаться и привлекать девочек.
– Привет! – сказал мне Артем и попытался отсалютовать, как солдаты американской армии.
Я отмахнулась от него. Придет сегодня к маме заниматься, вот и поздороваюсь.
– Какую учительницу он взял в заложницы? – спросила я Мяку.
– Молодую какую-то… А, кажется, англичанку! Знаешь, такая, с косой ниже задницы…
– Не разрешаю говорить «задницы» об училке, – машинально поправила я Мяку.
– Ладно… – немного удивился Мяка, но, польщенный, что я так много уделяю внимания именно ему, принялся рассказывать: – Я… это… вчера… вышел на балкон… там… это… мороз… а я… это… дверь открыл… не, сначала окно открыл… потом дверь… вышел… ну и это…
Я слегка толкнула Мяку, чтобы он пришел в себя.
– Ты что? Ну, вы даете, конечно. Мальчики…
Мяка обиженно замолчал, но не отходил.
– Так, ладно… – Я пихнула мальчишек, загораживавших мне проход, и пошла к лестнице.