За столом веселились.
— Полина…
И сорвался Каретин.
— Ты дрянь, слышишь?! Ты не смей с ним встречаться! Не позволю!
И сел у входа, хотел кричать еще и еще, но только хлопал губами. А она, напротив, сидит спокойная, веки чуть подрагивают да зрачки медленно движутся, вверх-вниз…
— Виктор Ильич, — голос с хрипотцой, как после сна, — что вы хотели?
— Полина, — в момент осип Каретин, будто сухая промокашка в горле. — Я люблю тебя.
— Иди, Витя. Потом, понимаешь? Не могу я сейчас, иди, пожалуйста…
Что-то случилось в мире. Трещало и рвалось, летело в пропасть, отдаваясь болью и пустотой под ложечкой. Как в кошмаре: то все казалось толстым, уродливым и бесформенным, то вдруг ужасно тонким, переходящим в ничто.
Развал камней, белая ночь, слышно, как пульсирует кровь в ушах: стук-стук, стук-стук. Зашуршит брезентовый рукав, плотнее закрывая плечи, кольнет борода в щеку, фыркнет и настороженно поднимет голову лошадь, выставив треугольники ушей, прислушивается, вздрагивает.
— Езжай, поздно уже… Боря.
— Я провожу тебя немного пешком.
— Не надо, езжай, видишь, конь заждался совсем.
— Подождет.
Кипящее каменное озеро, безмолвно кипящее, будто заложило уши.
— Я пещеру нашел, недалеко здесь. Хочешь съездим?
— Интересно, я никогда не была в пещерах.
— Поехали. Там, правда, лед внутри, холодно.
— Потом, Борис, в следующий раз, ладно? Езжай, меня Каретин ждет.
— Пусть ждет.
Полина отходила от курумника в темноту леса и ждала, когда замолкнет стук копыт лошади по камням, треск валежника, бежала в лагерь, бежала к больным глазам, встречающим ее у палатки.
— Пришла?
— Как видишь.
— Глупая ты, Поля, это же несерьезно у него.
— Замолчи.
— Да ты знаешь что? Если бы я не берег тебя здесь от мужиков, тебя бы давно…
— А ты корыстный, как и все, а я думала…
— Прости.
Замолчал Каретин, высасывает последний дым из самокрутки, сгоревшей до губ, смотрит себе на носки сапог. И закричала бы сейчас Полина: «Витя! Родной мой, добрый!», — и положила бы ему на опущенные плечи руки, да шепчет его голос, кричит его голос: «Дульсинея! Дуль-си-не-я!»
… Привезли Пустынника, привезли и выгрузили вусмерть пьяного, безбородого, вместе с ящиками и мешками на вертолетной площадке. Едва проспавшись, носился Пустынник по лагерю в поисках Полины. А в лагере было пусто.
Вечером, поймав Димку, уныло бредущего с профиля, ухватил за грудки, потребовал:
— Где Поля?
Димка повис на его руках.
— Пустынник? А где борода?
— Полина где, я спрашиваю? — полупьяные глаза навыкате. — Оглох, что ли?
— У-у, брат, Поля с тем геологом схлестнулась, почти каждый день приходит. Здесь без тебя уж все… да отпусти ты меня, че поймался-то?