Мэри взвизгнула и вскочила.
– Это он, он! – она билась в руках отца Игнасио, пытавшегося ее удержать, точно пойманная рыбка. – Он следит за нами, все время следит! Он, Томпсон.
– Но, Мэри, это же просто бабочка… Их здесь много. То была одна, сейчас – другая.
– Нет, нет… – она всхлипывала, мотая головой, – это он, он… Он теперь повелитель мертвецов, всех мертвецов этого леса, всех утонувших в болотах, всех, кто ищет себе пару, чтобы лежать вместе в темной-темной яме…
– Может быть… – Арчи неуверенно покачал головой, – все-таки туземцы? Маленькие люди, знаете, такие маленькие люди, люди леса. Они боятся показываться на глаза, прячутся в кустарниках, в зарослях… Говорят, они ужасно уродливы. У них вздутые животы. Они чернят себе зубы.
– И они утащили Элейну и бросили ее в яму? – усомнился отец Игнасио. – Зачем? Зачем им преследовать нас?
– Она чужая. Она красивая. Она белая. Не знаю.
Мэри словно истощила свои силы этой внезапной вспышкой. Она сидела на земле, закрыв лицо руками и тихонько всхлипывая.
– Мне страшно, – шептала она сквозь прижатые к губам ладони, – мне страшно…
Отец Игнасио вздохнул. Все происходящее казалось каким-то нереальным, смерть Элейны – всего лишь одной из возможностей, мороком…
– Рано или поздно, – выдавил он пересохшим горлом, – лес должен кончиться.
– А там… – Арчи поглядел на него своими прозрачными глазами, – хижины, и возделанные поля, и города, Господь свидетель, города, огромные, белые, города у моря, там сотни людей… тысячи… и все улыбаются, и все живут так, словно никакого страшного леса нет и в помине, а есть только их земля, их вода, женщины под кружевными зонтиками, цветы в петлицах……
Мэри отняла ладони от лица. Нервное напряжение очертило ей скулы, сейчас она казалась почти красивой.
– Я теперь ненавижу цветы, – она покачала головой, – ненавижу деревья.
– Ты их полюбишь. Они там безобидные, – он повернулся к священнику.
– Отдыхайте, отец Игнасио, – сказал он твердо, – на этот раз я не поддамся слабости. Никакой слабости. Я не допущу, чтобы это повторилось.
Священник неуверенно взглянул на него.
– Мы должны дойти. Должны. Но для этого нам надо беречь силы. Отдыхайте.
Быть стариком, думал отец Игнасио, мерзко, унизительно. И еще эта ужасная изматывающая лихорадка. Мне следовало поступить, как тот, черный, – отпустить их, а самому остаться здесь. У него хватило мужества, у меня нет. Как тогда, Господи, как тогда – а я-то думал, это больше не повторится.
Проваливаясь в беспамятство, он слышал тихий шепот, словно шелест листвы над головой складывался в слова, словно кровь, пульсирующая у него в сосудах…