— Я тебе не скоморох ярморочный, — отрубила Лесана.
— Ты иди, сынок, охолонись, давай, вон, Ольху позову, пусть тебя проводит, — засуетилась мать, до смерти перепугавшаяся как бы колдунья не разозлилась и не наложила на пьяного дурня виру.
— Нет, пусть докажет, что вой знатный, — пьяно набычился Мирута. — За что деньги-то ей платить?
Во хмелю он вовсе позабыл о том, что Лесана с него денег не требовала, что обозы он не собирает и защищать его она не просится.
— Не позорься, иди проспись! — с места поднялся Нерун. — Я грамоту видел.
"Пьяный проспится, дурак — никогда", — подумала про себя насельница Цитадели, но промолчала.
Зря.
— И что в грамоте той сказано? — продолжил яриться ее бывший жених. — Парень она иль девка? А то не разобрать. Забирали вроде девку с косой, а вернули парня стриженого.
Мирута закусил удила, и теперь его несло во все стороны разом.
Сельчане ахнули, испуганно переглядывась. Лесана же молча встала, подошла к кузнецову сыну, поглядела в его налитые яростью глаза и громко с расстановкой сказала:
— Я тебе не парень и не девка. Я — ратоборец. Проверить ежели хочешь, попробуй, выйди против меня. Тогда, может, и поймешь, за что деньги нам платят.
Сказав так, девушка повернулась к замершему старосте:
— Мира в дому, Нерун. За хлеб-соль — спасибо.
И она пошла прочь со двора.
У ворот наперерез гостье бросилась брюхатая баба.
— Родненькая, не губи, прости его дурака, он не со зла. Брага это в нем говорит, — в подбежавшей молодухе дочь Юрдона с трудом признала подругу.
— Уймись, Ольха. Не трону я его. Но, как проспится, скажи: узнаю, что меня славит — язык вырву.
Сказала, как ударила. И, больше ни на кого не глядя, вышла за ворота.
Далеко уйти не успела, услышала позади топот ног. Обернулась и лицом в живот ей тут же влетел Русай. Крепко обнял сестру и, запрокинув голову, блестя злыми слезами в глазах, выпалил:
— Вырасту, ноги переломаю гаду!
Девушка усмехнулась:
— Если нужда будет, я и сама переломаю. А ты что не остался?
— Да ну их, — шмыгнул паренек носом. — Мать плачет, отец сердится, а Елька со Стешкой на посиделки улизнуть хотят. Чего я там не видал?
Лесана с тоской вспомнила про посиделки, на которые ее уже никогда не позовут. Кому нужна там девка, в парня ряженая, да еще и иного парня ловчее? При такой удаль молодецкую являть — только позориться, мигом за пояс заткнет. Да и ей что делать там? Хоровод вести в портах? Или прясть в уголке, надеясь, что заметит рукодельницу какой красавец, выманит в сени — целоваться? Да и нужны они ей — целоваться с ними?
А сестрам — стыда не оберешься. И так, поди, все глаза выколют, вспоминая старшую. Еще и сватов засылать побоятся — в этакий-то дом, где девка-парень уродилась… Мать, вон, и так не знала, куда глаза прятать. Отец чуть под землю не провалился. А у них Стояна на выданье. Не приведи Хранители, старшая сестра младшей судьбу сломает.