— Так волк зубами рвет, не когтями, а у медведя лапы здоровше, — простодушно ответила скаженная и добавила совершенно неожиданное. — Красивый ты.
— Чего-о-о? — брови Ихтора — уцелевшая и вывернутая шрамом — сошлись на переносице, отчего лицо с развороченной глазницей стало еще безобразнее.
— Говорю, сердце доброе у тебя. Разве ж злодей какой станет с кошкой возиться?
— Ах, доброе… — протянул целитель, усмехаясь.
Девушка беззаботно кивнула и вдруг посерьезнела:
— Доброе. Но к злу привычное.
Полян прыснул. Крефф усилием воли спрятал улыбку. Дурочка не заметила, что мужчин рассмешил ее лепет, и продолжила:
— Хороший ты. Но свет мой ясный — лучше.
Лекарь недоуменно посмотрел на сторожевика, и тот пояснил с усмешкой:
— Донатос свет ее.
Ихтор закашлялся, а когда успокоился, поманил девушку к себе. Мягко надавил на плечи, вынуждая сесть на лавку, и принялся ощупывать кудлатую голову.
— Где вы это чудо отыскали-то?
Полян вздохнул:
— На оборотней ходили. Стаю возле Дубравки нашли. Всех побили: псицу, кобеля, переярков нескольких да щенков с прибылыми. Уж уходить хотели, когда ратоборец наш ее под меховой рухлядью нашел: трясется, плачет, ничего не помнит кроме имени. Куда ее девать-то было?
— Хм… — Ихтор поднял лицо девушки за подбородок и бесцеремонно раздвинул ей губы, пристально рассматривая ровные белые зубы. — Не оборотень.
Он потрогал пальцем клыки, вынудил Светлу, терпеливо сносящую его самоуправство, раскрыть рот, заглянул внутрь, затем пощупал что-то за челюстями:
— Не оборотень. Диво.
Обережник кивнул:
— Знаю, что не оборотень. Мы тоже всю ее общупали. Будь у девки отец или хоть братья старшие, пришлось бы Орду жениться, — и мужчина хохотнул.
— Видать, сожрать собирались, а она от страха умом оскудела, — протянул Ихтор.
Полян оживился:
— Ты не думай, она смирная, покуда ехали, худа не было от нее. Как ребятенок малый.
Ладони целителя охватило голубое сияние, скаженная, узрев такое диво, испуганно пискнула и подалась назад, отстраняясь.
— Тихо, тихо, не бойся, — зашептал крефф. — Дай погляжу, что с тобой.
Девушка глубоко вздохнула, зажмурилась и словно окаменела, перетерпевая льющийся на нее Дар.
Лекарь отнял руку.
— Не помочь ей, Полян. Рассудок тьмой скован, как завесой. И Даром не пробиться. Прежде я этакого не видел. Но ты прав — злобы в ней нет.
— Так, может, оставишь ее пока у себя? А то Донатос пришибить грозился, — сторожевик с надеждой посмотрел на мужчину.
Тот в ответ кивнул:
— Пусть пока остается. К вечеру придумаем, куда ее отправить, может на поварню, может в конюшню. А пока, вон, с Рыжкой поиграется.