Блаженная оправдывалась перед Рыжкой, словно перед человеком. Крефф смотрел на происходящее со стороны и уже сам себе казался скаженным — притащил в покой кошку, потом девку безумную, а теперь уговаривает обеих, чтобы поладили. Дожил на старости лет.
Рыжка, наконец, сменила гнев на милость, зевнула во всю пасть, выставив розовый, сложившийся черпачком язык, бросила на хозяина презрительный взгляд и спрыгнула на пол. Снова обнюхала Светлу и степенно, будто давая понять, сколь сильно безразлично ей все происходящее, удалилась под стол. Где и осталась сидеть, недовольно сверкая глазами.
Светла бочком прошла к очагу, растянула на веревке выстиранное платье, а сама свернулась клубочком на стоящем невдалеке сундуке.
— Беда мне с вами, — покачал головой лекарь и вышел.
Как бы ни хотелось Ихтору остаться в покойчике, пора было вразумлять молодших выучей и проверять, что там делают в покойницкой старшие. Небось, опять лодыря гоняют, вместо того чтоб делом заниматься.
До самого вечера крефф провозился в лекарской. То обозник с щекой раздутой придет, то настоек надо в отдаленную весь отправить с оказией, то первогодки горшки с отварами побили. Так и пришлось выдрать, как следует, чтоб другой раз дурь придерживали.
Только когда стемнело целитель, прихватив с поварни нехитрый ужин, вернулся в свой покойчик. Налил в Рыжкину миску сливок, позвал беспутную, но та не вышла, предпочла отказаться от любимого лакомства, но с постылым лиходеем дел не иметь.
Светла все так же спала на сундуке. Целитель набросил на нее одеяло, закрыл на окнах ставни, не спеша разделся и вытянулся на лавке, укрывшись тонким покрывалом. Он уже почти уснул, когда почувствовал, как на грудь бесцеремонно запрыгнула кошка. Потопталась, устраиваясь поудобнее, провезла хвостом по лицу и губам, тяжело рухнула, укладывая голову на лапы и принялась громко с надрывом урчать. "Простила, лукавая", — сквозь сон подумалось мужчине, и его рука привычно легла на пушистую спину.
Проснувшись утром, Ихтор не нашел скаженную в покойчике. Только Рыжка увлеченно гоняла по полу неровную глиняную бусину.
Ворота были распахнуты, от земли тянуло жаром, знойный воздух не колыхался, а только слабо дрожал. Каменная громада Цитадели казалась раскаленной, будто жерло печи. Путники въехали во двор Крепости в полдень. Клесх спешился, бросил поводья подбежавшему выучу и сказал Лесане:
— Заплечник бросишь — и к Нэду. Гляди, не копошись, он ждать не любит.
Девушка кивнула и наставник ушел.
Ведя свою лошадку в стойло, обережница оглядывалась. Диво, но она и впрямь чувствовала себя дома. Цитадель больше не казалась чужой и пугающей. Все здесь было знакомо до последнего камня, все хранило память. Пускай иной раз и страшную, но память. Да и мало что менялось тут. Снуют выучи, служки, в небе мелькают черные тени воронов. Все, как было года — столетия до этого, все, как продолжится века спустя.