В блиндаже было тепло, в печке весело потрескивали дрова, в трубе гудело, а по стенам и потолку бегали темно-красные блики. Васильевым овладела дремота, и, чтобы не заснуть, он поднялся и сел на нарах. Чайник бурно кипел, из носика вырывалась струя густого пара.
— Однако… — произнес Васильев, посмотрев на часы. Потом поднялся, достал чай и белый с выщербленным носиком чайник для заварки, подошел к печке.
— Постой-постой, — услышал он в то же самое время позади себя окающий голос и, вздрогнув от неожиданности, оглянулся. — Это я сам сделаю. Это дело, брат, искусства требует.
Михалев сбросил полушубок и взял из рук Васильева чайник для заварки. Ополоснув его кипятком и всыпав чаю, поставил на кипящий чайник.
Васильеву не терпелось заговорить о рекомендации, но он не хотел делать это первым и, в свою очередь, ждал, что об этом начнет комиссар. Но Михалев молчал. Тогда Васильев нехотя, а потом все более и более увлекаясь, стал рассказывать о приспособлении, которое придумали его разведчики для засечки орудийных и минометных батарей противника, ведущих огонь ночью. Он подвел комиссара к амбразуре и показал несколько проволочек, вертикально натянутых на некотором удалении от стереотрубы.
— Каждая проволочка находится точно в створе с засеченной в дневное время батареей или орудием, — пояснил он. — Ночью же мы наводим стереотрубу на вспышку, и если направление совпадает с какой-либо проволочкой, то мы точно знаем, что это за цель. И просто и удобно…
— Неплохо, — похвалил Михалев. — А если не совпадает, тогда как? — подумав, спросил он.
Васильев пожал плечами.
— Ну, тогда надо засекать обычными способами. Трудно, конечно…
— Вот-вот. И трудно, и точность невелика. А ты подумай, как лучше сделать, пораскинь мозгами, с людьми посоветуйся.
За чаем Михалев расспросил Васильева о том, вовремя ли доставляются в батарею газеты, как организуются коллективные читки, выпускаются ли боевые листки.
Васильев сказал, что сам регулярно проводит политинформации.
— Знаю. Это хорошо, — перебил Михалев и, вдруг подняв голову, посмотрел в глаза Васильеву. — А что это у тебя произошло с Урсунбаевым? Ты что же это, до рукоприкладства дошел?
Васильев, чувствуя, как краска бросается ему в лицо, отвел глаза. «И об этом знает», — подумал он и энергично запротестовал:
— Товарищ старший политрук, ведь как дело было. Этого Урсунбаева, помните, я сам в батарею взял, ну и… долгом своим считал сделать из него артиллериста. На первый случай — заряжающего. А он выстрела боится. Я его во время стрельбы к орудию, а он только «Огонь!» услышит, уши руками зажмет и — в сторону. Бился-бился, что с ним сделаешь? Ну и…