— О-ах! — услышал он вздох Прозорова, и увидел, как наводчик, точно слепой, вытянув руки, упал с сиденья.
— Санитара! — крикнул Тогузов. Но Урсунбаев, склонившийся над Прозоровым, поднял голову и произнес:
— Не надо! — Вскочив на ноги, он спросил Тогузова — Снарядов совсем мало, старший сержант, что делать будем?
И Тогузов резко ответил:
— Будем стоять до последнего снаряда! Понятно? Не станет снарядов — возьмемся за гранаты…
Снова у орудий взметнулся разрыв. Погибли Гавриленко и Дудка.
Теперь Тогузов сам занял место наводчика и послал по врагу снаряд, который так и не успел выпустить Гавриленко. Но то ли сержант поторопился, то ли не хватило выдержки — он промахнулся.
Видя это, словно подброшенный пружиной, вскочил на ноги Хантадзе, схватил гранату и с перекошенным лицом, дико вращая глазами, бросился навстречу танку, уже выраставшему перед орудием.
— Нет снарядов — гранатой бить будем! — послышался его удаляющийся крик. Но, пробежав два десятка шагов, он упал, будто кто-то подставил ему подножку.
В это время у орудия появился Григорьев. Молча перехватив снаряд у Урсунбаева, он зарядил пушку. Тогузов снова впился в прицел. Попадание! Танк остановился совсем близко, и было отчетливо видно, как побежали по его камуфлированной броне язычки пламени, взвились в воздух струйки черного дыма. Тотчас же громко хлопнула крышка открывшегося люка, и выскользнувший оттуда немецкий танкист свалился на землю и стал быстро отползать в сторону, прячась в траве.
— Не уйдешь, собака! — вскричал Урсунбаев. — Не уйдешь!.. — И, схватив автомат, выскочил на бруствер окопа, стал целиться. Хлопнул выстрел, и фашист свалился в траву.
„Тра-та-та-та-та!“ — послышалась из танка пулеметная очередь, и Урсунбаев, уронив голову в колени, так и застыл в этой нелепой, причудливой позе.
Последний „тигр“ спокойно обходил орудие слева, почти с фланга. Тогузов, лихорадочно вращая поворотный механизм, ловил танк в прицел. Но что это? Дальше, влево, ствол не поворачивался. „Не достать!“
— Григорьев! — позвал Тогузов и бросился к сошникам. В то же мгновение острая боль обожгла грудь.
— Григорьев! — снова выкрикнул он и в отчаянии повернулся назад.
Григорьев, зажимая виски ладонями» шатаясь, сделал к нему шаг, но вдруг закачался — и рухнул на землю.
«Один! Совсем один!» — с ужасом подумал Тогузов и на миг застыл на месте.
«Фф-ить-фью-ффью-ффить», — свистнули над головой пули. Тогузов вздрогнул. Злость, переполнив его, придала ему силы. Подбежав к сошнику, он схватился за него, изо всех сил налегая грудью, и, превозмогая боль, стал разворачивать орудие в сторону приближающегося танка. Потом, бросив сошник, схватил снаряд, зарядил орудие и стал наводить. Тотчас же пушка «тигра» дернулась в сторону орудия, заплясала, нащупывая цель, и, на миг остановившись в нужном положении, полыхнула огнем. Снаряд пронесся так близко, что Тогузова опалила горячая струя воздуха. Снова ствол пушки танка уставился в орудие… Но Тогузов уже рванул правой рукой спуск. Танк крутнулся на месте, и из его распоротого железного бока выплеснулась тугая струя пламени и дыма.