Мне вдруг почудилось, что я попал в какие-то очень давние годы. Вспомнилось детство, черно-белый телевизор, 25-й съезд партии, который родители смотрели весь вечер, товарищ Кириленко на трибуне… Геннадий Емельяныч тем временем закончил свою речь, достал из кармана бумажный носовой платок и принялся энергично вытирать запотевшую лысину. Тут же рядом с ним встал человек в сером костюме.
– Вопросы? – деревянным голосом спросил он.
– Геннадий Емельяныч, можно вопрос? Я от газеты «Комсомольская правда», – толстенькая девушка с очень сосредоточенным выражением на лице подняла шариковую ручку.
– Пожалуйста, – осторожно разрешил серый костюм.
– Геннадий Емельяныч, каким, по-вашему, должно быть современное искусство?
– Современное искусство? – вслух задумался Геннадий Емельянович. – Ну-у, это такое, в котором ощущается гармония. Которое, как гоорицца, гармональное!
Все захлопали.
– Слыхали, мужики?! – услышали мы сзади голос Гвоздева. Он обнял нас за плечи. – То-то же!
«…But for me you would make an exception»
– Молодец! – хвалит меня Погребняк. – Нет, ну в самом деле – молодец, что меня уговорил! А то мы бы там до сих пор ходили как два дрища и слушали про гармональное искусство. И ресторан этот отличный…
Мы сидим в плетеных креслах прямо на улице. Перед нами на столе – открытая бутылка вина и два бокала.
– Да, Саша, ресторан отличный… – отзываюсь я. Не объяснять же ему, в самом деле, зачем я его сюда затащил. Хотя… вдруг всё зря… и она возьмет и не появится?
Я беспокойно оглядываюсь. Кафе и магазины Латинского квартала хорошо смотрятся разве что на открытках. А вживую – ощущение, что это просто выставленные в одну линию деревянные шкафы со стеклянными дверцами. Ветхие, с нелепо размалеванными вывесками. Музейная рухлядь, реквизит старых спектаклей. И обязательно с подсветкой. У каждого входа сверху – по две штанги со свисающими вниз гранеными фонариками. Когда-то здесь, в этом квартале, пьянствовали студенты, сквернословили, дрались. Теперь тут одни выцветшие пожилые туристы. И это справедливо. В таких декорациях нельзя быть ни молодым, ни даже тридцатилетним. Здесь нужно, чтобы ты был непременно старым, но обязательно богатым и физически крепким.
– Андрюша, соберись, – Погребняк прерывает мои мысли. – Чего ты сморщился? Мы с тобой в Париже. Понимаешь?! В Па-ри-же! Пьем розовое вино.
Я покорно киваю.
– Ты хотя бы знаешь, что такое розовое вино? Пил его когда-нибудь?
Я отрицательно качаю головой.
– Розовое вино, когда пьешь в самый первый раз, – воодушевляется Погребняк. – Это, знаешь… это квази уна фантазия. Это как девушку лишить невинности.