58. Я стоял недалеко от двери большого зала, вдали от меня, у задней стены, возвышалось королевское ложе, какая-то юная, нежная, чрезвычайно юркая монашенка хлопотала вокруг него, поправляла подушки, пододвигала столик с освежающими напитками, выбирала из них, что подать королю, и при этом держала под мышкой книгу, которую только что читала вслух. Король не был болен, ведь иначе он бы удалился в опочивальню, но все же вынужден был лечь: какие-то переживания свалили его на ложе и посеяли тревогу в его чувствительном сердце. Только что слуга возвестил о прибытии дочери короля с супругом, поэтому монашенка и прервала чтение. Мне было очень неловко: ведь я теперь, возможно, узнаю какие-то интимные подробности, но поскольку я уже был тут и никто не приказывал мне удалиться — может быть, с намерением, а может быть, потому, что обо мне в силу моей незначительности забыли, — то я счел своим долгом остаться здесь и только отошел в самый дальний конец зала. Неподалеку от короля открылась маленькая дверь в стене, и друг за другом вошли, сгибаясь, принцесса и принц, затем, уже в зале, принцесса оперлась на руку принца, и так, соединившись, они предстали перед королем.
— Я не могу продолжать это делать, — сказал принц.
— Перед свадьбой ты торжественно принял на себя обязательство, — сказал король.
— Я знаю, — сказал принц, — и тем не менее я не могу продолжать это делать.
— Почему? — спросил король.
— Я не могу дышать там, снаружи, этим воздухом, — сказал принц, — я не могу выносить там этот шум, я подвержен головокружениям, на высоте мне делается дурно — короче, я больше не могу это делать.
— В твоих последних словах есть какой-то смысл, — сказал король, — хоть и скверный, все остальное — пустые отговорки. А что скажет моя дочь?
— Принц прав, — сказал принцесса, — та жизнь, которую он сейчас ведет, это тяжкое бремя — и для него, и для меня. Ты, может быть, не вполне ясно представляешь себе это, отец. Он ведь должен быть постоянно наготове; в действительности это случается примерно раз в неделю, но готов он должен быть всегда. Сидим мы, к примеру, за столом маленьким обществом, позабыв на время все невзгоды, и невинно развлекаемся. Тут врывается страж и зовет принца; естественно, все приходится делать в крайней спешке, он вынужден раздеваться, втискиваться в тесный, отвратительно пестрый, почти клоунский, почти унизительный церемониальный мундир и спешить в нем, бедняжка, на выход. Наше общество распадается, и гости, к счастью, убегают, потому что когда принц возвращается, он не в состоянии говорить, не в состоянии выносить рядом кого-либо, кроме меня; иногда он валится на ковер, едва только переступив порог двери. Можно ли продолжать такую жизнь, отец?