187. Предвидя, что меня ожидает, я съежился в углу комнаты, загородившись диваном. Если бы кто-нибудь теперь вошел, он непременно посчитал бы, что я дурачусь, однако тот, кто вошел, так не считал. Он вытащил из-за голенища высокого сапога арапник, постегал им вокруг себя, приподнялся на носки широко расставленных ног, снова опустился на пятки и крикнул:
— Вылезай из угла! Долго я буду ждать?
188. Катафалк плутал по сельским дорогам; погруженный на него труп не был доставлен на кладбище: кучер был пьян и думал, что везет седока, но куда он должен с ним ехать, он тоже не помнил. Поэтому он заезжал в деревни и останавливался перед трактирами, когда же сквозь пьяный угар проскакивало беспокойство о цели его поездки, надеялся, что где-нибудь добрые люди подскажут ему все, что нужно. Так, остановился он однажды перед «Золотым петухом» и потребовал порцию жареной свинины…
189. Я вижу вдали какой-то город, это его ты имеешь в виду?
Возможно, но я не понимаю, как ты смог разглядеть, что это город, я что-то там увидел, только когда ты мне это показал, да и то — лишь неясные очертания в тумане.
О да, я его вижу, он стоит на вершине горы, а по склонам разбросано что-то вроде деревень.
Тогда ты прав, это тот город: он ведь, собственно, и есть большая деревня.
190. Я вновь и вновь сбиваюсь с дороги; это тропинка в лесу, но она ясно различима: только над ней видна полоска неба, а всюду вокруг — густой и темный лес. И тем не менее я все время отчаянно сбиваюсь, а кроме того, стоит мне сойти на шаг с этой тропы, как я тут же оказываюсь за тысячу шагов, один в лесу, так что хочется упасть и остаться лежать там навсегда.
191. — Ты все время только и говоришь о смерти, а все-таки не умираешь.
— И все-таки я умру. Это как раз и есть моя последняя песня. Одна песня — длиннее, другая — короче. Но разницу всегда составляют лишь несколько слов.
192. Сторож! Сторож! Что ты сторожишь? Кто тебя поставил? Только одним, — только отвращением к самому себе ты богаче мокрицы, которая лежит под старым камнем и тоже сторожит.
193. Только сумей добиться того, чтобы тебя поняли мокрицы. В тот момент, когда ты заставишь их понять твой вопрос о цели их работы, ты уничтожишь это мокричное племя.
194. Жизнь это такое непрерывное отклонение, которое даже не дает возможности понять, от чего оно отклоняет.
195. Чтобы даже самый консервативный открыл для себя радикальность умирания!
196. Самые ненасытные — это некоторые аскеты; они устраивают голодовки во всех сферах жизни, при этом хотят в одно и то же время достичь следующего: