Подолгу смотрел Атласов на черный город, раскинувшийся среди равнины, полоненной врагом, и глаза его становились зорче, а виски незаметно белели.
Впервые в жизни он не отвлеченно, не по-книжному представлял, а своими глазами видел и огромность Родины и Народа, и вечное единство их судеб; и ему открылись условность понятия «армия» и смысл торжественного слова «бессмертие». Он как бы разглядел наконец свое место на великой карте событий и времени, и то, что это место оказалось крохотным и схожим, как ячейка в сотах, с местами тысяч и тысяч других советских людей, не только не укололо его гордости, а, наоборот, осознание схожести и общности своей жизни и дел с жизнью и делами миллионов сделало его спокойнее и словно бы мудрее и устойчивее на земле.
Полки шли уже час.
Теперь Атласов чувствовал, какой леденящий ветер дул навстречу, но был рад ему: ветер гасил предательский скрип снега, помогал. Минут через двадцать головной полк должен выйти на правый берег. На бугре будет Маслово…
Вдруг Атласов остановился. Скрип снега за его спиной начал быстро отдаляться назад по тропке.
Лейтенант слушал, вскинув голову и почти закрыв глаза, — как делают, когда хотят разом слышать все кругом.
В ритме шагов, звучащих впереди, ухо разведчика улавливало какую-то скованность, нерешительность.
Шли медленно.
И тут Атласов поймал себя на мысли, что давно заметил это. Больше того: ему хотелось, чтобы движение по реке продолжалось дольше.
«Почему?» — недоуменно спросил он у себя и ощутил холодок у сердца.
Холодок этот тронул его сердце днем еще, в штабе полка, когда отдавался приказ о наступлении, но в заботах и спешке, всегда неизбежных после этого, Атласов забыл о нем.
Он оглянулся.
Цепочка людей, повторяя изгибы тропки, терялась в гудящей тьме. Каждый ждал, когда шагнет передний. Перед Атласовым никого не было…
«Почему? Неужели я не хочу этого наступления, боюсь его?..»
Подбежал запыхавшийся Сидор-маленький и передал распоряжение командира полка пропустить вперед второй батальон, а разведчикам двигаться за штабом.
Атласов уступил тропку.
Снежок покрутился у его ног белым песиком, лег.
В тишине замелькали перед разведчиком толстые, неуклюжие в зимнем обмундировании фигуры, странно схожие, горбатые от вещевых мешков с двухсуточным «неприкосновенным запасом». Они шли недружно, неровно. То один, то другой солдат отставал, задумавшись, потом, глянув кругом, кидался догонять товарища. Шли в абсолютном молчании. Атласов слышал прерывистое дыхание настороженных людей.
Опять заныл ветер… Какой-то солдат, нескладный и длинный, что веха, начал обгонять цепочку, придерживая каску, нахлобученную поверх ушанки. На бегу он поскользнулся, и каска грохнула о лед. Строй нервно подался в сторону. Неуклюже нагибаясь за каской, нескладеха подфутболил ее огромным валенком дальше.