Вот на этот аэродром и вылетел наш полк накануне штурма Севастополя во второй половине дня. Маршрут был сложный. В расположении немецко-фашистских войск много зениток, и, зная места, где их особенно много, командир полка подполковник Тюленев вел группу, часто меняя направление и высоту.
Набрали мы высоту, идем клином. Солнце светит ярко, видимость отличная. Слева — море, ярко-синее, местами у берега зеленое, покрытое белыми барашками, справа — земля, топорщится горами и высотами, тоже ярко-зеленая от недавно распустившихся деревьев.
Только мы перешли линию фронта, как в воздухе появились бурые шапки разрывов. Ну, известно, первые залпы пристрелочные, опасаться их особенно нечего. Идем своим курсом. Вдруг слышу в шлемофоне доклады командиру группы:
— Внизу ходят истребители! Внизу истребители!
Потом еще:
— Над нами, высота примерно шесть тысяч, истребители!
— Наблюдать и докладывать! — приказывает командир полка и пока курса не меняет. И только когда зенитки стали класть разрывы уж очень близко, мы начали планировать. Скорость быстро нарастала. Я уже говорил, что на горизонтальном полете из нашей машины не выжать и 500 километров. А тут мы превысили уже всякую расчетную скорость. Чувствую, наш «ил» дрожит, как в лихорадке. Земля быстро приближается. Смотрю за истребителями и недоумеваю: почему не атакуют? Оказывается, хитрые бестии, они сопровождали нас до самого аэродрома, и только на подходе к цели стремительно понеслись в атаку. Одна группа сверху, другая — снизу. Только мы стали в круг и, штурмуя аэродром, сбросили первые бомбы, как в наш боевой порядок врезались «фокке-вульфы». Страшно было. Вижу, сбили один наш самолет, другой…
Истребители наши тотчас же ввязались в бой, но кутерьма тут такая получилась, что не разобрать, где наши, где ихние.
Смотрю я, как говорится, в оба глаза. Ведомым с нами, как всегда, идет Протчев. Вдруг вижу, атакует его снизу «фоккер». Протчев — вниз. Тогда «фоккер» развернулся и на нас.
— Слева сверху атакует истребитель! — кричу я Гарееву. — Круче вправо!
Гареев тотчас же сделал разворот. Ну, понятно, у нас скорость меньше и штурмовик может развернуться круче, а истребителю, при его огромной скорости, приходится делать радиус разворота гораздо больше. И, как правило, он проскакивает мимо. Поэтому на нас, воздушных стрелков, и возложена важнейшая обязанность информировать летчика о всех маневрах вражеского самолета, подсказывать, куда нужно отвернуть.
На этот раз нам удалось избежать опасности. Но фашист не унимался. Проскочив первый раз, он замедлил скорость и стал заходить справа. Мы, конечно, отвернули влево. Но все-таки он успел продырявить нам элерон правого крыла. Наш «ил» клюнул носом и вошел в штопор… Ох, страшное это дело! И сейчас, вспоминая этот случай, я не могу оставаться спокойным. Машину крутило, бросало и выворачивало так, что я временами терял сознание. А когда приходил в себя и открывал глаза, все передо мной летело вверх тормашками и я еле удерживался за тяги. Ну, думаю, все, конец пришел, отлетался. Тем более что знал — вывести из штопора штурмовик редко кому удавалось. Уж очень строгая машина и грубых эволюций не выдерживает.