– У каждой женщины должен быть господин. Уильям хороший человек. Он тебя защитит.
– Клянусь, меня люди с ума сводят своими речами! Собственная мать советует принять подобную участь! Ты такого низкого мнения обо мне?
– Ты мое сокровище, Бесс. Ты все для меня. Я лишь хочу, чтобы тебе ничто не грозило. Чтобы ты жила в безопасности.
– О моей чести ты совсем не заботишься?
– Честь для тех, кто может себе ее позволить.
– А моя свобода?
Энн прищурилась, глядя на дочь.
– Я тебя так плохо наставляла? Ты что, не знаешь, что не бывает свободных женщин, Бесс? Единственная свобода – в выборе господина.
– Отец был твоим господином?
– Конечно же, был.
– Нет! Он обращался с тобой как с равной!
– Ошибаешься, Бесс. У семьи может быть лишь один глава.
– Так теперь, когда по воле судьбы ты наделена свободой, ты хочешь от нее отказаться и опозорить меня ради нового хозяина?
– Гулды – прекрасная семья.
– Не думаю, что ведут они себя так уж прекрасно.
Энн тяжело облокотилась на стол и со вздохом заговорила:
– Ты не знаешь, как устроен мир, Бесс, и виной тому мои огрехи, а не твои. Надо было лучше тебя учить. Надо было ясно указать твое место. Вместо этого я поощряла твой сильный характер, твой дух и разум. Теперь я вижу, что сослужила дурную службу.
– Нет, матушка. Не дурную.
Бесс села напротив Энн и крепко взяла ее за руки.
– Ты вырастила меня той, кто я есть, и я не позволю нас сокрушить. Я не позволю нас еще больше унизить. Мы найдем способ остаться здесь, работать на ферме и заново построить жизнь.
– Бесс, ты, без сомнения, отважна, но отрицать, что наши возможности небезграничны, значит, давать себе ложную надежду.
– Я покажу тебе, что нам не нужен мужчина.
Энн покачала головой.
– Дочка, без помощи мужчины ты разделила бы с сестрой могилу.
Бесс ощутила, как ее сердце сжалось от холода. Она ждала от матери объяснений.
– Когда тебя поразила чума, я поняла, что теряю последнего ребенка. Я все испробовала, все, что могла, чтобы тебя вылечить, но без толку. Поняла, что ты вскоре выскользнешь у меня из рук. Как твои брат и сестра. Как твой отец. Я не могла просто сесть и смотреть, как ты умираешь, дитя мое. Не могла. Я пошла к Гидеону.
Бесс нахмурилась.
– Но почему? Почему ты решила, что из всех людей именно он сможет помочь?
– Ты кое-чего не знаешь о Гидеоне Мастерсе. Немногим известна правда об этом человеке. Да и не все поймут. Но я знала. Я всегда знала…
Она сжала руки дочери, но смотрела в стол, не желая встречаться с Бесс глазами.
– Твоя бабушка была известной целительницей, и ее мать тоже, а прежде – бабушка. Их знания перешли ко мне, были переданы с помощью наставлений и занятий. Однажды я надеялась передать их тебе. Женщины нашей семьи делали доброе дело, Бесс. Они успешно приняли много поколений младенцев; лечили их хвори с колыбели; облегчали страдания всех, кто обращался к ним за помощью. В этом нет ничего неугодного Богу. Никакого колдовства. Никаких чар. Простые средства, травяные настои, вытяжки и чаи. И все. Но иногда, как у тебя на глазах случилось с твоей сестрой, иногда, Бесс, этого недостаточно. Я не смогла спасти Томаса. Не смогла спасти Маргарет. Я не смогла спасти твоего бедного любимого отца. Я знала, что не смогу спасти и тебя. Гидеон был нашей единственной надеждой. Я пошла к нему в лес и стала умолять исцелить тебя. Сказала, что сделаю все что угодно, заплачу любую цену, если он сделает так, что ты поправишься. Я знала, он это может. И он понял, что я знаю.