После этого Энн привезли обратно на ферму. Бесс сказали, что наблюдать ее будут дома, куда бесы и фамильяры[5] явятся с большей вероятностью. Старую Мэри, у которой толком не было своего дома, тоже решили наблюдать здесь. Мебель сдвинули к стене, а Энн и Мэри крепко привязали к стульям посреди комнаты. По бокам расставили удобные сиденья, на которых разместились наблюдатели. Среди них была Изабел Притчард, без сомнения, довольная, что ей заплатили за дальнейшие услуги, советник Уилкинс, преподобный Бердок и охотник на ведьм. У дверей поставили констебля. Бесс было позволено остаться, но ей ясно дали понять, что стоит ей как-либо вмешаться, и ее вышвырнут вон.
Когда в общей суматохе все расселись по местам, наблюдатели затихли. Бесс нашла местечко в темном углу, откуда ей ясно было видно лицо матери, освещенное светом очага и тщательно расставленных вокруг свечей. Она терялась в догадках, не понимая, чего все ждут. Они что, в самом деле, верят, что мать посетят странные существа и мелкие духи? Понять, как кто-то столь здравомыслящий, как советник Уилкинс, может всерьез верить, что станет свидетелем подобных событий, было невозможно. Бесс знала мать всю жизнь. Она видела, что та постоянно ходит в церковь, и преподобный видел. И все же теперь они сидели в тишине, ожидая, что явятся создания не из нашего мира. Старая Мэри, казалось, готова была лишиться чувств. Ее губы беспрестанно шевелились, словно она молилась, глаза рассеянно смотрели в никуда. Энн, напротив, сидела прямо и неподвижно, безучастная и спокойная. Бесс подивилась ее выдержке и терпению.
Прошло несколько часов, примечательных лишь тем, что ничего не случилось. Погода поводов для разговора не давала, беседовать было не о чем, так что единственными звуками в комнате были шипение и потрескивание огня, а временами слышался за домом крик совы. Еще через два часа к этим звуками прибавился рокочущий храп советника Уилкинса. Бесс, у которой затекло тело, пошевелилась, зная, что может не бояться уснуть, хотя волнения последних дней ее и измучили. Свечи догорали, а значит, рассвет скоро должен был прекратить эту нелепую ночь. Потом послышались звуки – сперва еле слышные, но вскоре все громче и громче дающие о себе знать. Царапанье. Килпек замер в кресле. Преподобный нахмурился и осмотрелся. Звук не стихал, казалось, он исходит из-за двери в сыроварню. Бесс убеждала себя, что это всего лишь голодная мышь. Когда царапанье сменилось ударами, она испугалась.
– Господи, помилуй нас! – прошептала мистрис Притчард.