— Мы пойдем с Марией Павловной, — сказал Максим.
Флора склонилась над детьми и четко произнесла:
— Марии Павловне надо переодеться.
И присутствие мужчин ей при этом не требуется.
— А я писать хочу, — заявил Филипп.
Я пожалела близнецов, обняла их за плечи и сказала:
— Не расстраивайтесь, Флора Анатольевна, они мне не помешают. Кстати, и руки помоют. Правда, мальчики?
Мальчики дружно закивали, и мадам не осталось ничего другого, как дать нам свободу.
Стесняясь испачканной блузки, я обошла гостей стороной и пошла к гаражу, собираясь через него подняться в свою комнату. Но мало того, что двери гаража были заперты, рядом с ними топтался один из черных пиджаков.
— Вы куда? — строго спросил он.
— Писать, — довольно нагло заявил Максим.
— Не положено, — гаркнул секьюрити, глядя в другую сторону.
— Чего не положено?! — возмутился Фил. — Писать?!
— Тихо, мальчики, — вступила я. — Мы вежливо попросим этого господина нас пропустить.
Охранник внял голосу рассудка, снесся с кем-то по рации и отошел в сторону.
— Проходите.
Гараж был битком забит машинами. Кроме транспорта профилактория, там стояли «Мерседес» Леонида и почему-то «Вольво»
Вохрина.
Грустный Боливар притулился в углу, и мальчики сделали крюк, чтобы приободрить автомобильчик.
— Привет, дружище! — крикнул Максим. — На ночь дадим тебе овса.., бензина то есть.
— Ага, — поддержал брата Филипп, — и попонкой укроем.
Зайдя в свою комнату, я прежде всего отправила мальчиков мыть руки, а сама быстро выбрала светлую блузку и переоделась.
Шумный вечер утомил нас всех. Я села на пуфик перед зеркалом, мальчики подошли ближе, и Филипп, внимательно посмотрев на меня, произнес:
— У вас помада стерлась. Можно я вам ее подрисую?
— Только аккуратно, — согласилась я.
Маленький художник безошибочно выбрал нужный тон и мягкими нежными движениями скользнул по губам карандашом.
Максим напряженно сопел над моим ухом и, открыв рот, наблюдал за братом.
— Здорово-о-о, — протянул он, — а можно теперь я?!
— Завтра, — пообещала я.
Любуясь своим творением, потенциальный Пигмалион сделал последний мазок и спросил очень серьезно:
— Вы ведь никогда от нас не уйдете, Мария Павловна?
Максим засопел над ухом еще отчетливей. Близнецы ждали ответа.
— Я подумаю над этим вопросом, — довольно растроганно заявила я и обняла мальчиков.
— Ура-а-а! — завопил Максим и от избытка чувств треснул брата.
Тот уронил помаду, отступил неловко и расплющил тюбик на бежевом ворсе ковра.
— Ой, — огорченно пробормотали близнецы, — теперь пятно будет.
— Ничего страшного, — успокоила их я. — Потом ототру. Отойдите в сторонку, я осколки соберу.