Потом Анна Андреевна написала очерк о Модильяни и изобразила все так, будто она с самого начала знала, что он большой художник. Примерно в это же время в Русском музее открылась выставка репродукций и там были четыре вещи Модильяни.
АЛ: Ахматова ходила?
ЗТ: Ну конечно… Тогда все на эту выставку бегали, и по многу раз. Очередь стояла до Невского.
Не только Зоя Борисовна дорожила каждой из этих реплик, но и ее собеседники знали им цену.
С одной стороны, разговоры имеют отношение к жизни, а с другой, принадлежат искусству. В каких-то случаях можно попытаться определить жанр.
Анна Андреевна непременно определяла. Как бы предупреждала, что рассказанная ею история будет обладать качествами настоящей прозы.
Скажет: «Хотите, Зоя, новеллу?» И еще сделает большую паузу, словно собирается читать что-то свое.
Уж не скрыта ли в ее вопросе цитата? Воспоминание о давней статье Жирмунского, в которой обосновывалась новеллистичность ее стихов?
Вот хотя бы перчатка с левой руки. Так посмотришь – точнейшее свидетельство, а так – совершенная поэтическая формула.
Что тут важнее? Личная манера или стиль эпохи? Кажется, существует связь между ее лаконизмом и повсеместной склонностью к умолчаниям.
Еще во вполне вегетарианскую эпоху Анна Андреевна почувствовала эту тенденцию. Смогла превратить всеобщий недостаток в достоинство своего искусства.
И отмеченная критиками способность сказать одно, а иметь в виду другое, тоже с этим связана. Жизнь это качество не украшает, а в стихах оно превращается в чистый бриллиант.
Давно нет Анны Андреевны, а Зоя Борисовна следует этим принципам. Косвенно поминает поэтессу, когда говорит: «А тут есть продолжение».
Словом, чем спасается? Верой в то, что в реальности есть толика художественности. Порой бывают такие повороты, что никакому автору за ней не поспеть.
К вопросу о статусе искусства
Своим, как обычно, ровным голосом Борис Викторович объяснил нечто самое важное.
«…Литературное произведение, – писал он в своей «Теории литературы», – может остаться незафиксированным; создаваясь в момент его воспроизведения (импровизация), оно может исчезнуть. Таковы импровизационные пьесы, стихи (экспромты), ораторские речи и т. п. Играя в человеческой жизни ту же роль, что и чисто литературные произведения, исполняя их функцию и принимая на себя их значение, эти импровизации входят в состав литературы, несмотря на свой случайный, преходящий характер».
Значит, дело совсем не в статусе текста. Литература может существовать и в качестве устных рассказов, и в виде самой жизни, которая так и просится превратиться в новеллы.