Его звали Павликом. Нина не раз уговаривала его выступить перед ребятами, рассказать о службе. Я слышал, как она просила его. Павлик хмурился.
— Ну о чем я буду рассказывать? Вот собью фашиста — тогда пожалуйста.
— Ловлю тебя на слове, — смеясь, сказала Нина.
— Если, конечно, он меня не собьет, — добавил Павлик и, видя, что Нина расстроилась от этих слов, просиял, как мальчишка, и успокоил ее: — Ладно уж — ради тебя я его собью...
Как только начались налеты на Москву, Павлик перестал появляться в училище. Но письма-треугольнички Нина получала от него каждый день. Об этом мы тоже знали.
Андрейка поет старательно и серьезно. Я часто любуюсь его лицом — высоким лбом, спокойными глазами, крутым подбородком. Он красив, наш Андрейка, настоящей мужской красотой. Вот и в братья он ко мне не набивался, и ругает меня частенько за всякую ерунду, а я все-таки люблю его. Стоит побыть без него несколько часов — и уже начинаешь скучать, не хватает тебе его рассудительного голоса, его теплого дружеского взгляда. Он, пожалуй, мудрее всех нас, если, конечно, можно быть мудрым в неполных шестнадцать лет.
Свободнее всех держится, конечно, Сашка Воронок. Сейчас он в своей стихии. Все слушают его, и стоит ему прекратить игру — оборвется и песня. Сашка не поет, а декламирует. Право петь он предоставляет нам, а сам лишь напоминает слова, чтобы мы не сбились и не испортили песню.
Мы поем «Славное море, священный Байкал», «Тучи над городом встали», «В далекий край товарищ улетает»...
Последнюю песню Сашка заиграл не без умысла. Нина ее не поет, только слушает, глядя на нас своими большущими усталыми главами. В глазах этих появляется непрошеная влага, и девушка отворачивается к окну. «Любимый город может спать спокойно...»
Где сейчас ее Павлик, какие ветры летят вслед за ним? И не в эту ли минуту встретился он в небе со своим первым фашистом?
Так, наверное, думает она, и, чтобы развеять ее грусть, я прошу Сашку сыграть «Камаринскую» и начинаю откаблучивать самые замысловатые коленца. Воронок смотрит, на меня с одобрением, все время ускоряет темп, и я в конце концов плюхаюсь на диван совершенно обессиленный.
— Ай да Сазонов! — восклицает Черныш. — Не знал я за тобой этого таланта.
Андрейка довольно хмыкает и говорит:
— На него находит. Иной раз носится по комнате как угорелый. Я сперва думал, что он малость чокнутый, а, оказывается, он таким манером вдохновение вызывает. Теперь полчаса будет отлеживаться.
Все смеются, смеюсь и я. До чего же хорошо с вами, друзья мои — товарищи! До чего же вы все мне родные...