— Ты же знаешь, — тут в Светке «включился» экскурсовод, — всегда считалось, что закрытые территории по сталинскому указу строили заключенные, под завесой полной секретности. Власть в городе на период строительства принадлежала военным, создавался город, как закрытый «почтовый ящик», коих в нашей стране было и осталось немало. Бытовало мнение, что у зэков абсолютно однозначное представление о работе, мол, дураков работа любит, и что эта категория народа всецело лишена патриотического чувства. Этот дневник, напротив, писал патриот. Что-то вроде: «Вы будете жить при коммунизме, ваш город будет украшением Сибири. Вспоминайте тех, кто строил это прекрасное будущее».
— Здорово. — Наташа любила музейные находки. — Из этой истории можно сделать классный сюжет.
— Там еще фотография красивой девушки. Зайдешь, сделаю копии, но дневник читается плохо, многие страницы истлели. Гонорар пополам. Кстати, завтра открывается новая выставка, приходите, я буду ждать, заодно и место приглядите, где можно фенечками торговать, — шутливо добавила она и умчалась, стуча каблучками. У Светланы на истории был потрясающий нюх, и не только потому, что работала она в музее экскурсоводом, но и потому, что у нее была какая-то особая, природная обонятельная система.
Звонила мама.
— У нас все цветет! — радовалась она. — Мы хорошо пережили зиму. Как Маруся, что нового у вас?
— У нас холодно, Муся уже спит, — Наташа решила пока ничего не говорить родителям про несостоявшуюся семейную жизнь.
— Ты что такая невеселая?
— Я вышла в тираж погашения, мама.
— Ничего не поняла. Куда ты пошла?
— Мамочка! У меня все нормально, просто я очень занята, перезвоню. — И дала отбой.
Маруся спала неспокойно, Наташа несколько раз подходила к ее кровати. Она потом тоже долго не могла уснуть, ворочалась, вздыхала. Все, что произошло в последние дни, было соткано из удивительных разногласий и невероятных обстоятельств. Было ощущение, что ее интервью с Пестеревым стало стартом, началом загадочной цепочки. Она пыталась вспомнить что-то необычное из его речи, но не смогла.
— Кто и почему мог отравить Пестерева? Вряд ли это мог сделать Ударников. Он и его дядя, конечно, хитрейшие интриганы, лицемеры, но чтобы отравить человека, этого недостаточно, — размышляла она.
Наташе вдруг вспомнилась приторно-сладкая и липучая Надежда Кауровна, потом бледное лицо Пестерева, и она провалилась в тревожный и зыбкий сон.
Утром Маруся начала чихать, и речи ни о какой музейной выставке быть не могло. Они остались дома и быстро разобрались с приспособлением по изготовлению фенечек.