Закат. И стена порозовела от солнца.
Вечер?! Господи боже мой! Энвер вскочил, уже прекрасно понимая, что ничего не поправить. Никакие силы не остановят солнце. Останавливаться надо было ему самому.
Но разве он мог?!
Эта женщина… эта женщина, сейчас лежащая на накрахмаленной и мятой гостиничной простыне, – чем она так действовала на него? Он совсем не видел, какая она, так ли она красива на самом деле, изменилась ли она с тех пор. Он помнил ее лицо и тело до мельчайших деталей и в то же время не смог бы описать ее.
Какая она? Почему она так действует на него?
Энвер любил ясность во всем, но понять все, что связано с Верой, было выше его сил. Так было и тогда, много лет назад, и вот опять…
Тогда он был свободен, и довольно быстро обрел желанную ясность. Все было просто: он влюбился. Влюбился в замужнюю женщину, в иностранку, что, конечно же, было сложно и казалось проблемой почти неразрешимой.
Но при всех сложностях собственные чувства были ему вполне ясны. Он влюбился и не может не видеть ее. И надеялся, что дело кончится знакомством и платоническим увлечением. Пустившись на некоторые ухищрения, он познакомился с ее мужем, помог ему в переводе каких-то технических терминов, получил приглашение на ужин. Он уже знал, что она говорит по-английски, и рассчитывал воспользоваться случаем и предложить ей попрактиковаться в языке.
Ему хотелось увидеть ее поближе и успокоиться. Разве он раньше не влюблялся? Однажды чуть было не женился, сестра периодически находила ему подходящих девушек, и в одну из них он, кажется, был почти влюблен. Пока она не заговорила. Просторечие и восточный акцент оказались непереносимы.
Акцент Веры ему не помог. Когда он пришел к ним на ужин, и протянул ей руку для пожатия, и тут же вспомнил, что у европейцев не принято, чтобы мужчина первым протягивал женщине руку, и отдернул ее, и тотчас же вспомнил, что все иностранки теперь феминистки и им, наоборот, надо протягивать руку, как мужчинам… и когда она улыбнулась, словно поняв его колебания, и дала ему руку, и посмотрела так, словно не собирается ее отнимать… разве это не та самая ясность?
Ему показалось, что, если бы рядом не стоял ее муж, он мог бы обнять ее прямо тогда, сразу же. Обнять, вдохнуть ее запах, и никогда не выпускать. И он был уверен, что она чувствует то же самое.
Любовь хлынула на них, как неожиданный весенний ливень, от которого не спасет никакой зонтик, да они и не пытались спастись. Они вымокли под этой любовью до нитки и не жалели об этом.
И сейчас – снова то же безумие. Он пришел, чтобы сказать ей, что между ними ничего не может быть. Что он женат. Что уже поздно и что он не оставит жену.