Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом «Д» (Ледерман) - страница 44

– Что с тобой? – спрашивает Андрей. – Двоек нахватал?

– Есть одна. Только не в этом дело, – говорю я.

– А в чем тогда?

– Андрей…

– Ну?

Я смотрю на него.

– Андрей, скажи… Вот если друзья… У них все должно быть общее?

– В каком смысле?

– Ну… Вот если у одного есть, например, коньки. А у другого нет. Тот, первый, должен давать ему кататься, правда?

– Ну, в принципе, да, – осторожно отвечает Андрей. Я вижу, он не понимает, куда я клоню. – Друзья обычно делятся друг с другом.

– А если у одного есть что-то, что нельзя отдать другому? И разделить нельзя. Тогда как?

– А почему нельзя отдать или разделить?

– Потому что… это живое. И оно не хочет, чтобы его отдавали.

– Хм… Тогда надо объяснить другу, что есть вещи, на которые дружба не распространяется. Он должен понять.

– А если не поймет?

– Если настоящий друг – поймет, – говорит Андрей.

И продолжает с аппетитом уплетать жареную картошку. А на меня наваливается такая страшная тяжесть, что даже вилка валится из рук. Я вдруг понимаю, что мы с Китом больше не сможем дружить.

Дружба заканчивается тогда, когда появляется то, что на двоих не делится.

Я не знаю, как мне быть. Как ходить в школу, возвращаться домой, делать уроки, играть в компьютер… Без моего друга. Без Егора. Я не умею без него. У меня не получится. Мы всегда были вместе, с самого рождения. Мы родились с разницей в пятнадцать дней. Наши мамы вместе гуляли с колясками во дворе. Я этого, конечно, не помню, но мне все равно кажется, что я уже тогда знал, что он рядом, что он у меня есть. Мы вместе ходили в ясли, в детский сад, потом в школу. Мы почти не расставались. Ну, только если на неделю-другую, когда мы уезжали на дачу. А теперь что? Теперь я при имени «Егор» дергаюсь, как будто в меня воткнули иголку. И не могу ни видеть его, ни слышать. И думать о нем невозможно. Ощущение такое, будто у меня в груди поселился страшный дикий зверь, который рвет меня изнутри острыми зубами. Я не могу ходить, есть, спать… Я ничего не могу.

Почему он так со мной поступил? Он забрал у меня все, он забрал мою Лину. И себя тоже забрал. У меня ничего не осталось, одна пустота вокруг. Пустота и мрак.

Откуда-то из глубины меня вылезают строчки:

Я трясу головой. Нет, не хочу. Я больше никогда не буду писать стихи. Я закутываю голову одеялом, стараюсь отключиться и ни о чем не думать. Но они прорываются, корявые, неправильные и больные.