— Ну, знаешь… — она разглядывала его, словно увидев впервые, а потом сказала тоном взрослой опытной женщины — из популярных изданий она нахватала немало ценного о стрессах и психологии вообще. — Это у тебя от шока. Такое бывает. И, вообще, ты извини, но когда человека тянет от мертвого и холодного к живому и теплому, то это вполне объяснимо, пусть и кажется ему противоестественным и стыдным.
— Говорю тебе, не только в этом дело! — Стасика прорвало. — Я… — он сглотнул. — Я знал, что у нас с Катькой не сложится. Ты ведь… Ну да, чего там говорить. Представляешь, как все было. И мне хотелось вырваться! Все разрушить одним махом, понимаешь? Ты была её подругой. Вот я и подумал… Я подумал, что, если пересплю с тобой, то это и станет тем ударом, который разнесет все вдребезги! После этого я сам — я сам, понимаешь — и близко к Катьке не подойду, даже если она готова будет меня простить. Как я прощал…
— Переспать со мной? Не худо было бы сперва заручиться моим согласием, а? Или ты считал себя настолько неотразимым, что мое согласие заранее подразумевалось?
— Да нет же, нет! Но, согласись… Ты помнишь, мы с тобой однажды болтали, и ты…
— Я подкинула тебе какой-то намек? Тебе померещилось!
— Может быть! Но я увидел в тебе… Словом, сперва я просто подумал. Если с кем-то переспать, чтобы переломить хребет моей любви, то с тобой. И, когда подумал, то представил тебя… И вдруг понял, что я тебя хочу такую, какую представил! Я испугался этого, безумно испугался! Это ж была просто мысль, голая мысль… Но стоило тебе замаячить у меня перед глазами, как я уже не смог выкинуть тебя из головы. Это сделалось как наваждение — я думал о тебе, и меня не волновало, о чем мы будем говорить, как будем проводить время. Единственно, что мне виделось — это как… ну, как все происходит! Я любил Катьку — и хотел тебя! А сейчас я хочу тебя ещё больше, чем прежде! И не могу я с этим разобраться! Когда у нас возник разговор, что и тебе, и мне хочется поглядеть на похороны, а я уже присмотрел эту квартиру, то я подумал — вот оно! Может, и сегодня получится — а может, после того, как мы проведем вместе несколько часов, мы все равно в ближайшие дни… Нет, не буду врать. Я думал об одном. Я представлял, как здесь, в этой квартире, я валю тебя на пол, срываю с тебя одежду, сразу, как только процессия исчезнет в крематории… Потому что я знал, что в этот момент захочу тебя ещё больше! Как ещё больше захотел тебя, едва положив трубку, когда ты сообщила мне о смерти Катьки! Твой голос, твои слова, они и обжигали меня, и царапали, и вонзались в меня — действительно как иголки, мне даже не было жутко, не было отчаяния, у меня будто разом все отшибло при этом известии — и, когда я положил трубку, я ещё больше тебя захотел, до безумия, словно только ты могла вылечить этот ожог, и одна мысль, как я вхожу в тебя, целую твои губы, твою грудь, одна эта мысль, и одно то, что я это видел ясно-ясно, как это может быть — одно это меня исцеляло, и вместо ожога наступала прохлада! Я стоял, держал трубку телефона в руке, из трубки доносились короткие гудки, и чувствовал себя таким обессиленным, будто все между нами произошло на самом деле, будто эта трубка, в которой только что звучал твой голос, ещё хранила тепло твоего тела. И не могу тебе передать, какое отчаяние на меня нахлынуло, когда я понял, о чем я думаю — в такой момент!.. Вот, — Стасик сел на пол и закрыл лицо руками. — Теперь ты можешь меня презирать. Все равно у тебя не получится презирать меня так сильно, как я презираю сам себя!