— Дебил, что ты наделал! — взвизгнула Тома.
Обугленная карточка, лежащая между страниц, спланировала, покачиваясь, на пол. Кирилл со злорадной ухмылкой опустил полыхающий томик в жестяное ведро и выждал, пока тот догорит до конца. Соседки по комнате сидели в своих кроватях и не решались влезть.
Тамара справилась с испугом, дрожащими руками подняла мамину фотографию. Та половина, на которой было самое родное на свете лицо, превратилась в черную труху. Тома подняла на Кирилла полные слез и злости глаза.
— Это была моя мама, ублюдок, — прошептала она.
Парень замялся. Он хотел, как обычно, поиздеваться, но здесь, в детдоме, родители были неприкосновенны. Тамара рванула с места, накинулась на гаденыша. С размаху расцарапала ему щеку, потом вцепилась намертво, и он, опешив, рухнул вместе с ней на пол. Она уселась сверху, молотя без разбора кулаками.
— Не-на-ви-жу! — в такт ударам кричала она, глотая слезы. — Не-на-ви-жу!
Начинало светать. На шум прибежали дети из соседних комнат, в дверном проеме призраками белели ночные рубашки. Дружки Осипова пытались оттащить Тому от Кирилла, но она, задыхаясь в истерике, билась, размахивала всеми конечностями, норовя снова до него дотянуться.
— А ну тихо! — грянул над всеми голос нянечки из младшей группы.
Тучная, с растрепанными клоками морковных волос, она прошаркала к эпицентру драки и смачной оплеухой заставила Тому замолчать. Девочка сникла, обхватила колени руками, подрагивая и всхлипывая. Кирилл поднялся с пола. Его лицо пересекали четыре багровые царапины, футболка была разодрана.
— Что здесь жгли? — нянечка принюхалась, отпихнула парня от кровати и обнаружила ведро с черными хлопьями. — Какой придурок устроил костер, я спрашиваю?!
Голова одного из приятелей Кирилла дернулась в сторону зачинщика.
— Осипов… — протянула она. — Ты у меня пожалеешь. Ты даже представить себе не можешь, что я тебе устрою. Марш вниз, к завхозу! Сядешь в коридоре и не пикнешь, пока он не придет. Вы оба — вперед за швабрами, и чтобы до завтрака этот этаж блестел.
— А че я?.. — возмутился дружок Осипова.
— Охота препираться? — тетка уперла руки в боки.
— Да ладно, идем уже. Че сразу начинать…
— Чокать он мне будет! Ну, а ты, моя дорогая, к Валентине Семеновне.
Тома встала, шмыгнула и вытерла нос запястьем.
— Живо! — нянечка толкнула ее в плечо.
Пихнув ноги в шлепанцы, Тамара поплелась в учительское крыло. После драки на нее нахлынула полнейшая апатия. Пусть делают, что хотят. Мамы больше нет — даже такой, на снимке. Книгу спалили, и странная женщина наверняка пойдет в обратку. Сейчас еще от директорши попадет. Тома плюхнулась на обитую холодным дерматином лавку и опустошенно уставилась на стену напротив. В том году протекала крыша, штукатурка пошла трещинами. Потом рабочие подлатали и покрасили уродской розовой краской прямо поверх сколов. Кого хотели этим обмануть? Как будто в новом цвете стена перестала быть обшарпанной.