. И она действительно почти не отличима от настоящей влюбленности. Непродолжительная и поверхностная жизнь в этой роли типична для нарцисса, переживающего идеализацию, на смену которой всегда приходит
обесценивание.
Некоторые социопаты вроде как не идеализируют вовсе. Они вполне хладнокровно оценивают ваши достоинства и что они могут с них поиметь. Другие социопаты переживают нечто похожее на идеализацию, но, скорее, это некое возбуждение, оживление при виде новой «игрушки». Вспомним «вспышку» Остапа Бендера при встрече с Зосей Синицкой.
Но и эта вспышка – с «интересом»: Остап не подошел бы к Зосе, не шепни ему Паниковский, что это девушка Корейко. Дальше мы видим, как моментально гаснет эта вспышка: влюбив Зосю в себя и выпытав у нее адрес Корейко, Остап тут же бросает ее.
Недолго длится и ослепление Сольвейг у ибсеновского Пера Гюнта. Первое же неблагоприятное обстоятельство – и он покидает ее, и что характерно, тут же переключается на других женщин, не вспоминает Сольвейг долгие годы, пока, наконец, не возвращается в родные места и не обнаруживает ее, все так же ждущую и выплакавшую от горя глаза.
…Кстати, далеко не все жертвы, втянутые в деструктивные отношения, были влюблены в своих будущих мучителей. Кто-то капитулировал под нажимом рокового и… окружения – «ты посмотри, как человек по тебе убивается! Когда ты еще такую любовь встретишь?!»
Кто-то подсел на разгадывание «жгучей тайны» рокового, демонстрирующего пазлы из разных наборов – ну как совместить любовь к бездомным кошечкам и дон-жуанский список из двухсот женщин?
Кого-то быстро раскачали на эмоциональных качелях и закружили в трех соснах – как своего секретаря Теодоро «собака на сене» Диана, «любовь» которой началась с приступа бешеной зависти к служанке Марселе – невесте Теодоро.
Если жертва пытается противостоять сближению с неотразимым или хочет отдалиться от него в разгар Обольщения, он может использовать разные тактики, чтобы не упустить ее. Например, вызывает в ней чувство вины, приписывая ей бессердечность, жестокость и манипулятивность. «Не говорите мне «прощай». Не верю я, что вы бездушны», – поет, например, Юрий Антонов, хотя совершенно не понятно, почему из желания попрощаться делается вывод о бездушии героини.
«Сердце ваше не создано для любви, – пишет виконт де Вальмон президентше де Турвель. – Лишь мое, на которое вы беспрестанно клевещете, способно чувствовать. Ваше же не ощущает даже жалости.
Если бы это было не так, вы не отказали бы хоть в одном слове утешенья несчастному, открывшему вам свои страдания, вы не скрылись бы от его взоров, тогда как видеть вас – его единственная отрада, вы не стали бы так жестоко играть его тревогой, сообщив, что вы больны, и не дав ему разрешения прийти к вам, чтобы узнать о вашем самочувствии, вы поняли бы, что та самая ночь, которая для вас была лишь двенадцатью часами отдыха, для него должна была стать целым веком страданий. Чем, скажите мне, заслужил я эту убийственную суровость?»