|
| Your money came out of, or went into, wormy old wooden drawers, particles of which flew up your nose and down your throat when they were opened and shut. | Деньги, которые вам выдавали или принимали от вас, хранились в старых, источенных червями выдвижных ящиках, и всякий раз, как эти ящики выдвигали либо задвигали, оттуда столбом поднималась древесная пыль и набивалась вам в нос и в рот. |
| Your bank-notes had a musty odour, as if they were fast decomposing into rags again. | Полученные вами банкноты отдавали гнилью, как будто им уже пора было снова обратиться в тряпье. |
| Your plate was stowed away among the neighbouring cesspools, and evil communications corrupted its good polish in a day or two. | Принятое от вас на хранение столовое серебро запрятывали в какие-то тайники рядом с выгребными ямами, и от этого дурного соседства оно за какие-нибудь два-три дня тускнело и теряло свой красивый блеск. |
| Your deeds got into extemporised strong-rooms made of kitchens and sculleries, and fretted all the fat out of their parchments into the banking-house air. | Ваши денежные документы запирались в самодельные сейфы, приспособленные из кладовых и чуланов, где пергаментные акты, полежав, пропитывались салом и от них шла вонь по всей конторе. |
| Your lighter boxes of family papers went up-stairs into a Barmecide room, that always had a great dining-table in it and never had a dinner, and where, even in the year one thousand seven hundred and eighty, the first letters written to you by your old love, or by your little children, were but newly released from the horror of being ogled through the windows, by the heads exposed on Temple Bar with an insensate brutality and ferocity worthy of Abyssinia or Ashantee. | Менее тяжеловесные шкатулки с семейными архивами отправляли наверх в зал, где стоял громадный обеденный стол, за которым, как в сказках "Тысяча и одна ночь", никогда нельзя было пообедать и где письма вашей давней возлюбленной и ваших юных деток только в тысяча семьсот восьмидесятом году избавились от страшного зрелища выпученных остекленевших глаз, косившихся на них с Тэмплских ворот[13], на которых с зверской жестокостью, достойной дикарей-каннибалов, выставляли отрубленные головы, насадив их на прутья ограды. |
| But indeed, at that time, putting to death was a recipe much in vogue with all trades and professions, and not least of all with Tellson's. | Но, по правде сказать, смертная казнь в те времена была излюбленным средством и к нему прибегали в любой области - будь то ремесло или торговля - и не менее, чем у других, было оно в ходу у банкиров Теллсон. |