– Откуда?!
Это спросил я. Удивление распирает не меньше, чем Катю.
Ответ стал ясен, когда девушка развернула шубку спиной. Там дырка с монетку, ворсинки вокруг нее темные.
– Нашел, – сказал Борис. – Кое-кому уже была без надобности. Но не будем о грустном. Хватит мерзнуть, надевай.
Катя и шубка стали единым целым, кулачки затянули поясок, полы до бедер, волосы укрыл меховой капюшон.
– Я почти в раю, – выдохнула Катя. – Ребят, вы… вы меня… спасли.
Мы с улыбками переглядываемся.
– Даже не знаю, как благодарить…
Мелькнула скабрезная мысль, но я тут же прогнал. В Руинах самцовый инстинкт кажется мешающим рудиментом. Помню, отец рассказывал, когда его забрали в армию, то гоняли так, что лишь через три месяца, на улице в ночном карауле, вспомнил, что на свете есть такие существа, как бабы…
Передо мной полуголая красотка, а моя реакция почти как у монаха или евнуха. Не до того.
– Кать, у тебя есть оружие? – спросил я.
Ее лицо посерьезнело. Отстегнула клепку боковой сумки, блеснули большие ножницы. Клюв торчит по направлению костяшек, между безымянным и средним пальцами. Катя зажала в кулачке так, что сомнений нет: пускала в ход не раз и весьма успешно.
Кроссовки высохли, внутри них как в печных топках. Сажусь на колено напротив Кати, моими усилиями сперва одна, затем вторая кроссовка обретают прекрасный дом. Чувствую себя снаряжающим дочь в первый класс.
– Спасибо, – сказала Катя с теплой улыбкой.
Большего и не требовалось.
Вкладываю в девичью ладошку кастет.
– Выдвигаемся, – дал команду Борис.
Оставляем костер доживать, Борис шагает впереди, держу Катю за руку, ее вторая сжимает в кармане кастет. Думал, спрячет в сумку, чтобы случайно не проткнуть шубку, но нет. Держит наготове.
Руины, чтоб их…
В дороге отвлекаю Катю от самокопания рассказами о родителях, заодно сам кутаюсь в теплые лоскуты воспоминаний. Рассказываю, как с отцом рыбачили, ходили всей семьей за грибами, как строили сарай, а я чуть не сломал шею…
Вроде ничего особенного, но Катя слушает.
И сам себя слушаю. Даже внимательнее Кати. С кропотливостью хирурга извлекаю из недр памяти каждую мелочь, но почему-то все равно мало, как издыхающему от жажды в пустыне не хватает ковша воды, выпил бы ведро, нет, бочку! В жизни было много, но вспоминается лишь самое яркое, а прочее при всем желании…
Черт!
В Руинах от прежней жизни не осталось ничего, кроме воспоминаний. Не могу даже пощупать семейное фото или собрать отцовский кубик Рубика.
Только эфемерные нити в сознании.
Катя словно почувствовала, прижилась к моему плечу плотнее, не выразить словами, как я благодарен.