— Не делай этого.
— Не делай чего? — шепчу ей на ушко.
— Ну, во-первых, не говори таким голосом.
Я стараюсь не рассмеяться. Вижу, как по её коже бегут мурашки. Очевидно, мои старые уловки до сих пор срабатывают.
— Итак, у тебя особая любовь к рукам, и ты заводишься от моего голоса?
— Никогда не говорила, что я ручная фетишистка!
— Правда? Значит, ты просто заводишься от моего голоса?
Она начинает вырываться, а я обхватываю её двумя руками, чтобы удержать на месте, и смеюсь.
Когда она наконец-то успокаивается, убираю её волосы и целую в левое плечо. Оставляю поцелуй на обнаженной коже её шеи, отчего она дрожит. Еще один поцелуй на дюйм повыше, и она наклоняет голову, открывая мне лучший доступ.
— Ты не должен, мы... — её голос прерывается.
— Я люблю тебя, — говорю я ей на ушко. Она пытается вырваться, но я все ещё удерживаю её в руках.
— Не надо, Калеб...
Внезапно её расслабленное состояние проходит, и она начинает яростно дергать своими стройными ногами, пытаясь убежать от меня.
— Почему нет?
— Потому что это неправильно.
— Неправильно, что я люблю тебя? Или то, что ты любишь меня?
Она плачет. Я слышу ее всхлипывания.
— Ни то, ни другое,— её голос, полный эмоций, надрывается. И вместе с ним рушится моя броня, моя игра, мое сердце.
Я начинаю говорить хриплым голосом, глядя на воду.
— Не могу держаться подальше от тебя. Я десять лет пытался.
Она рыдает и опускает голову. Она не пытается вырваться, но старается держать между нами дистанцию. Потом наклоняется вперед, и я тотчас же чувствую потерю. Прожив столько лет без неё, я отказываюсь её терять. Я попал в её ловушку, но хочу обратить это в свою пользу. Наматываю её волосы на кулаки и начинаю медленно притягивать к себе, пока она не оказывается у меня на груди. Она позволяет мне это делать и, похоже, совсем не против быть связанной.
Связанной. Хотел бы я хорошенько наказать любовь всей моей жизни.
Я могу дотянуться только до виска, поэтому целую его и переплетаю наши пальцы. Она прижимается ко мне, и в моей груди зарождается знакомая боль.
— Питер Пэн,— говорю я.
После пяти секунд молчания она произносит:
— Когда я с тобой, все эмоции, которые я ощущаю, выходят из берегов. Я тону в них. Мне хочется бежать к тебе и убегать одновременно.
— Не надо... не надо убегать. Мы справимся.
— Мы не знаем, как правильно любить друг друга.
— Ерунда,— говорю я ей на ухо.— Ты полна любви, которую не можешь выплеснуть наружу. Некоторые вещи ты не можешь сказать вслух. Я смирился с этим. И теперь понимаю. Мы ранили друг друга. Но, Оливия, мы больше не дети. Я хочу тебя, — отпускаю её и поворачиваю так, что теперь она сидит между моих ног.