Как оказалось, пациентов было столько, что они не поместились ни в одних больницах и госпиталях. Их размещали прямо на улицах, а самого Вольфганга поместили в общую палату не только потому, что он был тяжелораненым, но и из-за его сана священника. Хорошо, что я был в сутане, подумал он.
Люди тащили из своих уцелевших квартир матрасы, подушки, одеяла и даже ковры с занавесками, чтобы подкладывать их под раненых и накрывать. Кто-то даже потрошил уже бесполезные изорванные диваны и кресла, сдирая с них обивку. Армия целыми грузовиками подвозила медикаменты, а в те места, куда невозможно было проехать, их сбрасывали с вертолетов и самолетов, активно использовались беспилотники и мультикоптеры. Помимо медицинских препаратов и продуктов с бельем, на парашютах пребывали и врачи, подключили даже лишенных лицензии, заключенных и ветеринаров.
Ничто так не объединяет людей, как общее несчастье.
Число погибших шло на тысячи, десятки тысяч, и это только по предварительным данным. Даже если катастрофа коснулась лишь одного Нью-Йорка, ее уже можно считать самой ужасной за всю историю человечества.
Вольфганг лежал, буравя взглядом трещину, пересекающую весь потолок, и пытался думать. Что это было? Ни одна даже самая ярая молитва не могла привести к таким последствиям, на его памяти, последствий не было никогда, ни хороших, ни плохих. Если это действительно знак свыше, то предназначался он не для него, точнее, не только для него.
И если так, то что он значил? Жизнь ничего не стоит? Сегодня ты стремишься изменить мир, а завтра мир изменяет тебя, превратив из священника в поломанную куклу, которой оборвали нити. Но может, это и есть свобода, со всеми ее последствиями?
Вольфганг выжил, и это было главным. Сломанные руки, ноги, ребра — это лишь еще одно испытание, вот только пройдешь ты его или нет, зависит не от тебя. Кто его устроил? Бог? «Но не была ли вся моя жизнь сплошным испытанием?» Вольфганг не знал, как на это реагировать, ему нужно было подумать, долго подумать, пожалуй, времени на реабилитацию должно хватить.
— И еще, — вдруг заговорил доктор после долгой паузы, словно не решался. Он перечислил все его травмы, не считая душевной, что может быть хуже? — Вы знали о своей болезни?
— Болезни? — тупо переспросил пресвитер.
Доктор замялся.
— Мы брали у вас кровь, чтобы узнать группу, резус-фактор и тому подобное, и анализы выявили болезнь. Мы думали, вы знаете.
— Не томите, — прокряхтел Вольфганг.
— Она называется болезнью Гюнтера.
— Я не силен в медицине.
— Если простым языком, вам нельзя подвергаться воздействию солнца, да и вообще любого яркого света, поэтому окна здесь занавешены плотной тканью, не пошедшей на импровизированные лежаки и оделяла для пациентов на улице.