Когда Рейес отдавал Пип миссис Лоэр, я судорожно вздохнула. И внезапно случилось нечто неожиданное. Пип посмотрела на нее и словно узнала. Потому что в ее глазках засияла любовь. Ошибки быть не могло. Наблюдая за ними, я чуть не расплакалась.
— Огромное вам спасибо, — сказала я миссис Лоэр. — Вы не представляете, как мы вам благодарны.
— Нет, — возразила она, — это вам спасибо. Вы и представить не можете, как много это для нас значит.
Я снова ее обняла, на этот раз крепче, и почувствовала на ее одежде, коже и в волосах запах Рейеса. Как бы там ни было, в Рейесе есть частичка человеческого. И частичка эта добрая, любящая и очень-очень важная.
Миссис Лоэр взяла Пип поудобнее.
— Мы обязаны вам всем.
Глядя, как мы уходим, мистер Лоэр обнял жену и внучку, а мне оставалось лишь надеяться, что миссис Лоэр не уронит Пип, когда увидит, как мы растворяемся в воздухе.
Тот факт, что существует целое шоссе в ад[31]
и всего лишь лестница в рай[32], говорит о многом.
Мем
К тому моменту, как мы вернулись домой к Гаррету, прошло семнадцать минут. И все благодаря нашим манипуляциям со временем. Ош все еще лежал на полу и корчился в муках, запрокинув голову и стиснув зубы. Трещины в его теле стали шире и глубже. Свет из них уже не сочился, а бил фонтаном. Невероятная энергия плавила молекулы. На ум пришло сравнение с поломкой в ядерном реакторе.
Рейес был прав. У Оша в запасе оставались считанные секунды.
Не теряя времени даром, я уселась прямо на даэву, подтянула его вверх и прижалась к нему губами, забирая обратно свой свет, свою энергию. Это было сродни тому, как проглотить водородную бомбу. Боясь, что Ош вот-вот умрет, я вытаскивала себя из него так быстро, как только могла. Атомы во мне так ошалели, что впали в ступор.
Ош обмяк, и я обняла его крепче, поддерживая за голову и вбирая обратно как можно больше собственной сущности. Я вытягивала и вытягивала энергию, словно высасывала змеиный яд, но Ош все не приходил в себя.
— Датч, — Рейес положил руку мне на плечо, — ты его убиваешь.
— Нет, — всхлипнула я и стала осыпать ласковыми поцелуями лицо Оша. — Прости меня, Ош, прости…
Света в нем больше не было, но на то, что осталось, было страшно смотреть. С ног до головы его покрывали длинные глубокие раны, которые в попытках вырваться на свободу оставил мой свет. Лицо с когда-то идеальной кожей превратилось в собственную жуткую копию, словно какой-то художник решил изобразить его таким, каким оно было бы в фильме ужасов.
И все равно Ош был красивым, удивительным и… бесконечно сломленным.