Ребята накинулись на картошку, весело переговариваясь, временно забыв о неловкости.
— Тетя Роза, а ты чего не ешь? — Артем поднял глаза и внимательно посмотрел на женщину. Она сидела на другом конце стола и пила чай вприкуску с двумя сушками.
— Та я не голодна, — махнула рукой Роза.
— Поешь, — Артем толкнул в бок Давида и отодвинул миску с картошкой.
— Не хочу, — Роза сдвинула брови. — Так я наелась, пока готовила.
— Чего ты наелась? — Артем шлепнул по руке Давида, который потянулся за хлебом.
— Так это… как его… картошку ела… хлеб. Я его маслом… и присолила… — Роза говорила медленно, грассируя так же, как Давид. Она тщательно подбирала слова и пыталась быть убедительной, но поняв, что Артем ей не верит, хлопнула руками по столу и уверенно сказала: — Вы молодые. Вам питаться нужно хорошо. А я вон чаю с сущками попью, и мне хватит.
— Значит так… — Артем встал, положил на тарелку кусок хлеба и две картофелины и поставил все это перед Розой. — Я не собираюсь вас объедать и быть нахлебником. Завтра пойду работу поищу. Это раз. А во-вторых… — он сунул руку в карман, нащупав листки продовольственных карточек, и положил перед удивленной женщиной несколько бумажек. — Этого пока хватит?
— Так это ж карточки на усиленное… — присвистнул вошедший в кухню Фима.
— Так тут на месяц хватит, — Роза трясущимися руками взяла бумажки. — Это жь на них и масло сливочное, и молоко за раз можьно взять. И хлеба побольше.
— Я потом еще дам карточек, только с одним условием: ты тоже будешь есть, тетя Роза, — Артем задумался, почесал затылок и добавил: — Хотя не! Будет еще одно условие.
— Какое? — хором спросили его Давид и Роза.
— Помыться бы и постираться, — Артем подмигнул обоим, сел на свое место и отхлебнул из стакана горячего чая.
Вечером почти все жители барака вышли во двор. Мужчины в лице безрукого Фимы, боевого командира Сигизмунда Михлена и дяди Славы, местного умельца-плотника, уселись играть в домино. Руками Фимы стал Родька, младший брат Зойки.
Рядом с игроками на стол поставили старый патефон. Из потемневшей от времени трубы Утесов хрипло запел про сердце и тайну. Женщины медленно закружились парами по двору, тихо напевая выученную наизусть песню. Возле патефона гордо стоял соседский парнишка десятилетний Семка. Ему выпала честь менять пластинки, которых было всего три.