— Варнас, кто тебе написал? — Лидочка подходит ко мне. — Давай прочитаем, ну пожалуйста!
— Никто, — отвечаю я и отправляю стопку конвертов прямиком в мусорное ведро.
— Ма-ма-рия… — раздается рядом.
Это начальник управления андеррайтинга[1] — Василий Мокроусов, или Мокрозад — как его называют коллеги. Все в нем заурядно: и наружность, и внутренний мир. Очень высокий и очень худой, Мокрозад рассказывает, что раньше занимался волейболом, хотя попавший мяч легко сломал бы его на две части. Еще Мокрозад рассказывает, что в садике его называли не иначе, как белокурый ангелочек — он либо врет, либо так сильно поистаскался с годами: от белых кудрей остались только три волосенки, да и остальная внешность ничего ангельского в себе не таит — маленькие бегающие глазенки, большой нос и настолько тонкая полоска губ, словно у него вообще их нет. Все было бы ничего, если бы Мокрозад подбирал себе нормальную одежду! Но ему кажется, что он прекрасен в своей рубашке-парашюте (бедняга неустанно повторяет, что крой Slim Fit предпочитают исключительно гомосексуалисты), коротких брюках (хотя его зарплата вполне позволяет сшить их на заказ, но услугами портного пользуются все те же гомосексуалисты) и ортопедических ботинках (ну, ноги у него больные, положил здоровье на алтарь волейбола — вот бедняга).
А еще Мокрозад безнадежно в меня влюблен — об этом знает весь офис, начиная с уборщиц и заканчивая генеральным. Каждый раз, когда мы видимся, его лицо озаряет мерзкая улыбка, а в глазах появляется нездоровый блеск. Обращаясь ко мне, Василий непременно заикается и коверкает слова, а на его лбу появляются капельки пота. На новогоднем корпоративе (как раз незадолго до того, как Лидочка утащила Рябинова на танцпол), Мокрозад напился и осмелился пригласить меня на танец. Отказа он не понял, поэтому пришлось обратиться за помощью к службе безопасности. Когда его под руки утаскивали от столика, за которым сидела я, Рябинов и Шаров, Василий истошно вопил: «Я люблю тебя!». Собеседники катались со смеху, и мне тоже пришлось изобразить улыбку, хотя в тот момент готова была разреветься от позора.
И вот сейчас Мокрозад стоит передо мной, а в маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, из чего можно смело сделать вывод, что одно письмецо из стопки выброшенных (или все?) точно принадлежит его перу.
— Да, Василий, — отвечаю я с улыбкой, ибо мысль о том, как все-таки было прекрасно выкинуть валентинки у него на глазах, греет душу.
— Т-ты даже не прочитала, в-вдруг там что-то стоящее…
— Сильно в этом сомневаюсь, — улыбаюсь еще шире, а Лидочка подле меня давится от смеха и громко кашляет. — Василий, ты по делу? Или просто мимо пробегал?