— Знаю, знаю, дедушка. Так то в сказке, а я тебя не про сказку спрашиваю.
— Отвяжись-ка ты лучше от меня, Бобеш, все равно не поймешь.
— Скажи мне еще, дедушка: сколько ты чужих солдат убил?
— Не знаю, сколько убил. Наверное, ни одного.
— А ты стрелял?
— Известно, стрелял, солдату положено стрелять.
— А тебе очень больно было, когда в тебя стреляли?
— Эх, милый, знаешь, как больно!
— А в государя императора не стреляли?
— Нет, его там и близко не было.
— Если бы он там был, дедушка, и в него бы выстрелили, наверное, он стонал бы, правда?
— Понятно.
— Он, пожалуй, и войны бы не захотел.
— Да, уж конечно не захотел бы… Ну ладно, Бобеш, хватит об этом толковать.
Бобеш помолчал, пытаясь постичь своим детским разумом все слышанное. Но вскоре опять начал спрашивать.
— Как же ты, дедушка, выздоровел?
— В госпитале, Бобеш, лечился.
— В госпитале? Что это такое?
— Больница такая, где больных и раненых лечили.
— Дедушка, а если бы тебя убило, у меня бы и дедушки не было, да?
— Тогда бы у тебя, милок, и матери не было, и некого было бы расспрашивать обо всем на свете.
— Как это?
— Да ведь мама-то родилась, когда я с войны пришел. На войну я совсем молодым уходил.
— И мама была такая же маленькая, как я?
— Ну конечно. Ты что же, глупенький, воображаешь, будто люди сразу большими становятся?
— А когда мама была маленькая, она тебе тоже надоедала?
— Перестаньте вы, ради бога! Сошлись два мудреца! — цыкнула на них мать, сидевшая у окна за шитьем.
— Дедушка, мы и правда мудрецы?
— Давай-ка, парень, помолчим, все равно мы эдак никогда не кончим. Вот подрастешь, будешь разумнее, тогда я тебе побольше расскажу, если не помру до тех пор.
— А когда ты умрешь, дедушка?
— Кто ж его знает…
— А умирать обязательно надо?
— А как же, каждому человеку умирать придется.
— И маме тоже?
— Ох, милый, тоже!
— Ну, я не хочу, чтобы мама умерла.
— Мало ли что, никому этого не миновать.
— Это правда, мама?
— Конечно, когда-нибудь все умрем.
— Нет, мама, ты уж, пожалуйста, не умирай! Ну скажи: ведь ты не умрешь?
— Если не станешь мне надоедать да расстраивать меня, то не умру. А будешь озоровать, изводить меня, так я предпочту умереть, лишь бы знать покой.
Бобеш недоумевающе посмотрел на мать. Потом сорвался с места, подбежал и положил голову ей на колени:
— Не умирай, мама! Ведь правда ты не умрешь? Я буду послушным!
Мать погладила Бобеша по голове, поцеловала его и подумала: «А все-таки наш Бобеш не такой уж плохой, как кажется».
Когда Бобеш взглянул на мать, солнечный луч ударил ему в глаза, и он громко чихнул. Потом еще раза два чихнул и подбежал к окошку.