Начальник губы кусал от гнева, но молчал. Потом сказал Слимаку:
— Ничем, братец, я тебе помочь не могу. Зато всякий раз, когда мне случится заехать в ваши края, ты будешь отвозить меня обратно. Много на этом не заработаешь, но все же это лучше, чем ничего. Ты где живешь?
Слимак показал ему дымок, поднимающийся за оврагом, объяснив, что это и есть его хата. А когда пан заторопился к рабочим, которые ждали его распоряжений, мужик на прощание повалился ему в ноги.
Видя, что больше ему тут нечего дожидаться, Слимак пошел домой. По дороге его остановил старик Хаммер.
— Ну что? — спросил он. — Теперь вы видите, как плохо, что вы не продали нам землю? Я знал, что вам не устоять против нас. А теперь будет еще хуже: Фриц очень сердится на вас.
— Господь бог сильнее Фрица, — ответил мужик.
— Вы подумайте, — уговаривал его Хаммер. — Я заплачу вам по семьдесят пять рублей за морг.
— Я и вдвое не возьму, — отрезал Слимак.
— Смотрите, худо вам будет: здесь, на месте, вы теперь ничего не заработаете. Вам нужно или работать в имении, или иметь много земли. За Бугом вы сможете купить не меньше двадцати моргов на те деньги, что получите у меня.
— Я за Буг не пойду. Пускай другие идут, кому там нравится.
Они расстались очень недовольные друг другом. Уже подходя к оврагу, Слимак обернулся и увидел Хаммера: с трубкой в зубах, засунув руки в карманы, старик стоял на том же месте, мрачно глядя ему вслед. Возвращаясь в колонию, Хаммер, в свою очередь, оглянулся назад и увидел на вершине холма Слимака: скрестив руки на груди, он грустно улыбался, покачивая головой.
Оба они боялись друг друга, и оба старались разгадать, что затевает другой и почему он так ожесточен.
Железнодорожная насыпь все росла, медленно подвигаясь с запада на восток. Через несколько лет по ней с быстротой птичьего полета будут изо дня в день мчаться сотни вагонов, развозя людей и товары, обогащая имущих и разоряя бедных, вознося сильных и давя слабых, распространяя моды и множа преступления, — что в совокупности именуется цивилизацией. Но Слимак не знал, что такое цивилизация, и, должно быть, поэтому одно из прекраснейших ее творений казалось ему чем-то враждебным.
Всякий раз, когда он поднимался на холм посмотреть, как идут работы, один вид железнодорожной насыпи вызывал в нем самые мрачные мысли. Этот песчаный вал то представлялся ему высунутым языком какого-то гигантского чудовища, которое притаилось в бору, где-то на западном краю горизонта, и вот-вот приползет сюда и пожрет все его добро. То он казался ему границей, которая отрежет родную его деревню от всего мира. Работы велись уже в пяти местах по обоим берегам реки; вытянутые, словно по линейке, поднимались холмы, похожие на курганы. Слимак заметил это сходство, и ему мерещилось, что готовая насыпь, точно огромный палец, показывает одну за другой четыре могилы…