Ксендз ахнул.
— Как? Никто из деревни их не навестил?..
— Я опять попрошу извинения, — поклонился еврей, — но в деревне болтают, что на него обрушился гнев божий. Так по этому случаю он должен погибнуть, если никто его не спасет.
И старик поглядел в глаза ксендзу, словно желая сказать, что именно он должен спасти Слимака.
Ксендз так стукнул об пол чубуком, что трубка треснула.
— Ну, я, с вашего позволения, пойду во флигель, — прибавил еврей.
Он взял мешок, палку и вышел.
У крыльца позвякивали бубенчики, напоминая ксендзу, что пора ехать к соседу. Валентий стоял в комнате с шубой в руках.
«Там меня ждут, — думал ксендз, уперев в пол выгнувшийся дугой чубук. — Приехал инженер… Может быть, я понадоблюсь при обручении… („Может быть, ты целую неделю не увидишь пани Теофилёву“, — тише мысли шепнул ему внутренний голос.) А этот мужик может потерпеть и до завтра, тем более что все равно я не воскрешу покойницу…»
Ах, как мучителен выбор между блестящим раутом и ночным посещением погорельца, который лежит рядом с трупом в конюшне…
— Давай шубу! — сказал ксендз. — Нет, погоди… — И он прошел к себе в спальню.
«Сейчас около восьми, — соображал он. — Если я поеду к нему, будет уже поздно ехать к ним».
И снова в пустой комнате он увидел зеленоватые глаза и печальное личико, снова услышал слова: «В жизни бывают драмы…»
— Шубу!.. Постой… Погляди, Валентий, поданы ли лошади?
— Стоят у крыльца, — ответил слуга.
— Ага… А ночь светлая?
— Светлая.
— Ага! Сходи к экономке и вели ей накормить старика. И пусть поставит ему лампу поярче, если он захочет работать ночью.
Валентий вышел.
— Нет, не могу я быть рабом всех погорельцев и баб, которые здесь умирают. Подождут до завтра. Да и нестоящий он, должно быть, человек, если никто из деревни не поспешил ему на помощь.
Ксендз ненароком взглянул на распятие — и вздрогнул. Ему показалось, что и у спасителя зеленоватые глаза.
— Святые раны господни, — прошептал он. — Что со мной делается? И это я — гражданин, священник, колеблюсь между развлечением и помощью несчастному… Священник!.. Гражданин!..
Он схватился обеими руками за голову и зашагал по комнате. Вошел Валентий.
Ксендз повернул к нему побледневшее лицо.
— Возьми корзинку, — сказал он изменившимся голосом, — положи туда мясо от обеда, хлеб, бутылку меду и отнеси в сани.
Слуга удивился, но выполнил приказание.
«А что, если он умирает? — думал ксендз. — Захватить, может быть, святые дары?.. Ужасно!.. — шепнул он, снова увидев перед собой эти удивительные глаза. — Я проклят, навеки проклят… Боже, смилуйся надо мной…»