- Кто там? - раздался похожий на карканье голос.
Мать называла Егупина гнусавым.
- На кухню просят, - буркнул Гаврилов и прислушался: интересно, что это там упало у Егупина? Наверное, банка со сгущенкой.
- Зачем это на кухню? - снова каркнул Егупин. - И кому я там понадобился?
- Дрова там Василий Иваныч привез…
- Приду сейчас, сейчас, мальчик, - заторопился Егупин.
Гаврилова так и передернуло от этого «мальчика». Сколько он помнил, Егупин всегда называл его «мальчиком», а Зойку - «девочкой». Видно, имен никогда не старался запомнить.
Гаврилов не уходил от двери, ждал. Наконец дернулась большая ручка, на Гаврилова пахнуло теплом и жареным хлебом (оттуда всегда пахло жареным хлебом), высунулась голова Егупина.
- Ты здесь еще? - спросил Егупин, вглядываясь в темноту коридора. - Зачем ждешь? Я же сказал - иду.
Он вышел закутанный в длинную, до пят, шубу, с большим, шалью воротником и в черной камилавке. Шубу эту, говорила мать, Егупин выменял на банку сгущенки у жившего на третьем этаже профессора. Егупин запер дверь ключом и двинулся на кухню. Гаврилов пошел следом.
Войдя на кухню, Егупин прокаркав: «Мое почтение», но ему никто не ответил. Василий Иванович сказал тихо Гаврилову:
- Петруша, стань-ка лицом к стене, разгадывать будешь.
Гаврилов послушно повернулся к стене. Облокотился на нее. Стена была холодная, словно лед.
- Эту вязаночку и разыгрывать не будем, - сказал Василий Иванович, повертываясь к Анастасии Михайловне. - Эту вязаночку я вам снесу. Здесь дощечки-то помельче. Вам сподручнее топить будет.
- Спасибо, батюшка! - еле слышно вымолвила Анастасия Михайловна. - Спаси тебя господь, родимый.
- Ну а теперь за тобой очередь, Петруша. Кричи: кому эту кучку?
У Гаврилова вдруг сжалось сердце и бешено застучало в висках. Ему почудилось, что он сложил только четыре кучки, а не пять, как велел Василий Иванович. Только четыре. Ну. конечно, четыре! Он же не имел в виду Егупина. Это Василий Иванович хотел, а он не хотел и разложил дрова на четыре кучки, и никто не заметил этого. Просто не обратили внимания! И теперь кому-то не достанется. И может, им с матерью не достанется. Первую надо назвать себе! Обязательно себе. Мало ли что там случится! Он даже задохнулся от волнения.
- Ну что ж ты, Петруша! Думай не думай, три рубля не деньги, - поторопил его Василий Иванович.
Но слова застряли у Гаврилова в горле. Он почувствовал, что сейчас зарыдает, и, сделав над собой усилие, выдохнул:
- Вам! - И стало ему сразу легко и свободно.
- Ух ты! - сказал с восхищением Василий Иванович. - А эту?