Руки у него дрожали крупной дрожью. Отечное, землистое лицо тоже подергивалось.
«Неужели это Егупин? Неужели это он?» - спрашивал себя ошеломленный Гаврилов, вглядываясь и не узнавая прежнего Егупина.
В комнате стоял невыносимо удушливый запах тления и плесени. Кроме этого - во всю комнату - стола, мебели не было почти никакой. Только большой, окованный железом сундук да незастланная, с грязным и рваным бельем железная кровать. Гаврилов узнал этот сундук. Он стоял в комнате у Анастасии Михайловны и был набит старыми журналами. Прямо на столе, без подставки, стоял чайник. И весь стол, вся его былая красота была заляпана грязью, жжеными кругами - следами от горячих кастрюль.
«Неужели это Егупин? - думал Гаврилов, все вглядываясь и вглядываясь в это убогое лицо, не выражавшее ничего, кроме испуга. Да, это был все-таки он, Егупин. Характерная его брезгливая нижняя губа, теперь совсем отвисшая и обнажившая давно источенные зубы, егупинский нос с легкой горбинкой, ставший почти бесформенным и сизым, - Егупин, Егупин!..» Гаврилов уже не сомневался в этом, но все медлил и медлил вынуть из кармана стиснутый в руке пистолет.
Молчание Гаврилова еще больше испугало хозяина комнаты. Он вдруг зашевелился, заюлил, пытаясь дотянуться до табуретки, стоящей рядом, сбрасывая с нее картофельные очистки и приглашая садиться. Губы его растянулись в подобие улыбки и еще больше обнажили щербатые зубы.
- Вы ко мне, товарищ? Садитесь, садитесь, - зачастил, заторопился Егупин. - Вы по делу… Может, за вещичками? Был грех, был. Черт попутал. Покупал я вещички у людей. Но все ведь добра хотел, добра. Гибли люди. Умирали с голоду на вещичках. Задарма, говорят, отдавали, мол, за клей столярный. А помнят ли, что стоили эти вещички тогда - ничего! А я хлебушек им давал, сгущенку даже, а это дороже золота было, так-то! Выжить помогал, жизнь сохранить. - Егупин говорил быстро-быстро, угодливо улыбаясь. Глаза у него стали слезиться. - А люди добра не помнят. Забыли, как на коленях упрашивали меня за триста граммов хлеба кольцо золотое взять. Я и брал. Жалеючи брал… И наказали. И вещички забрали, и в тюрьму посадили. В тюрьму посадили старого человека. - Он внезапно заплакал, и лиц© его совсем потерял© человеческое выражение.
«Да он, кажется, сумасшедший!» - ужаснулся Гаврилов.
Но так же внезапно Егупин перестал плакать, вытерся рукавом, оставив на лице грязные полосы от слез.
- Все рушилось, пропадало… Горело все, морячок, горело… Вот я и собирая, собирал. Монетку к монетке, вещичку к вещичке. Чтоб ничего не пропало, не запылилось… - Он говорил нараспев, будто сказку рассказывал засыпавшему дитяти. - Монетку к монетке… - И вдруг взвизгнул: - Все отобрали! Все!..