Ничего этого не было и в помине. Рябины горели кострами, но не так, как обычно: просто листья порыжели и скукожились от летней жары, а всегда такие нарядные по осени гроздья ягод сморщились от недостатка влаги, не успев дозреть. То же было и с калиной: ее плоды багровели, будто застарелые незаживающие раны, на фоне каменных стен. Черная же рябина выглядела и вовсе жутко: темные гроздья на фоне алых листьев выглядели будто мухи на кусках мяса… О яблонях и говорить нечего – они стояли совсем голые, черные, будто не осень на дворе, а глубокая зима, а яблоки осыпались еще летом, не успев даже налиться!
В предместьях в палисадниках кое-где пробивались знакомые цветы, но их забили бурьян с крапивой, да и те уже высохшие – искра упадет, они и загорятся. Наверно, по жаре жещинам не по силам было пропалывать клумбы, но уж хоть скосить сорную траву мужчины могли? Дел-то – пару раз косой махнуть! Да хоть коз запустить, мигом бы выщипали все до земли…
Однако, казалось, никого не заботит унылый и даже убогий вид, который обрели когда-то ухоженные улицы и переулочки. Помню, принято было каждую весну белить стены, стволы деревьев и красить заборы, но, похоже, этого уже давно не делали, и все стало серым, тусклым, каким-то… выгоревшим, самое верное слово!
– Вот о чем говорил Маррис, – проронила я. – Ты это имел в виду, когда сказал, что я не узнаю столицу?
– Именно, – кивнул Рыжий, а я поморщилась, увидев кучу мусора посреди мостовой. Над ней роились мухи.
Впрочем, после груды гнилой рыбы, сваленной прямо у причалов в порту, меня уже ничто не удивляло. Через ту склизкую вонючую грязь меня и Леату «слуги» переносили на руках, а Медде пришлось идти самой: ее сумел бы поднять разве что Рыжий, но ему это было не по чину.
– Город похож на прокаженного, – сказала вдруг Медда.
– Прокаженные так не воняют, – хмуро ответил Ян, и мы снова умолкли.
Экипаж медленно двигался по улицам. Вооруженная свита ехала следом – лошадей пришлось взять напрокат в ближайшей конюшне, на «Ястребе» перевезти собственных коней не было никакой возможности, слишком мал. Двух-трех еще удалось бы разместить, но что толку?
– Береги Твана, Деррик, – сказала я на прощанье егерю и погладила коня. Тот ласково прихватил меня губами за ухо. – Ты знаешь, чей он сын.
– Еще бы не знать, госпожа… – улыбнулся он. – Сколько конюхов твоя кобыла искусала, и не счесть, а сынок в нее удался! Помню, только князя всерьез не трогал, если и куснет за плечо, так играючи…
Я вспомнила, как Тван цапнул Рыжего, и невольно улыбнулась.
– И за Маррисом присматривай, – добавила я. – Нечего ему делать в столице.