Несомненно, это была старинная ювелирная работа талантливого мастера. Искусно ограненный изумруд удерживался тончайшими витыми лепестками, незаметно врастающими в основание перстня, и, просвеченный солнцем, камень зеленил желтый металл, заставляя светиться и его.
– Ого! – сказал могильщик, дыхнув в затылок перегаром. – Вася, гляди-ка, ничего себе прикид у жмурика! Гляди, гляди! Мать моя женщина!..
Второй могильщик полез было на сторону Бурцева, но тот спрятал перстень в пластиковый пакетик и убрал в карман. «Прикид» действительно был не по одежке: покойного обрядили почему-то в поношенные солдатские брюки, гимнастерку и опоясали обыкновенным брючным ремнем. Разве что хромовые сапоги новые, блестящие, не знавшие дорожной пыли. А перстень надели никак не по солдатскому чину…
Бурцев так же осторожно извлек из кулачка грамотку и попросил фотографа сделать еще один крупный план. На зеленоватой бумажке поверх печатного текста молитвы ярким желтым фломастером была начертана какая-то надпись, сделанная совершенно непонятными знаками. Причем было впечатление, что писавший и сам не понимал смысла и назначения этих букв, а скорее всего перерисовал довольно длинную строку, как это делают дети, осваивающие письмо.
Он неплохо знал немецкий, кое-как понимал английский и, естественно, не владел большими познаниями в области графических знаков, шифров и символов, так что из всего текста прочитал лишь несколько греческих букв. Остальное выглядело как филькина грамота, однако чем-то неприятным отдавало от нее, будто держал в руках нечто грязное и мерзкое. И не потому, что эта бумажка была взята из гроба, из желто-восковых тощих рук мертвеца, эти руки-то как раз не вызывали отрицательных эмоций. Трудно было сказать с налета, кто оставил эту надпись и в какое время. Но самое главное – с какой целю, для кого? Как молитву, в виде символа или с расчетом на последующую эксгумацию и следствие?
От этих мыслей отвлек замерзший и посиневший от холода начальник местного уголовного розыска.
– Интересно, голову взяли и не ограбили, – недовольно пробурчал он над ухом, незаметно для Бурцева перебравшись к краю ямы. – Я такого еще не встречал.
– Я тоже, – обронил Сергей, убирая грамотку в пакет. – Ничего больше не трогать. Гроб закрыть, опечатать и в холодильник морга под замок. Выставить охрану.
– Понял. – Начальник махнул рукой милиционерам, стоящим у машины. – А могилу что, так и оставить?
– Могилу зарыть, поставить надгробие. Все как положено, чтобы не привлекать внимания. Распорядись.
Он отошел наконец от ямы и сразу же почувствовал облегчение. Кладбище было при действующей церкви, никогда не закрывавшейся, и, судя по тесноте, хоронили здесь редко, в исключительных случаях – в основном близких родственников давно усопших и у самых стен храма – преставившихся священников. Черно-мраморные старинные надгробья-часовенки высились среди толстенных стволов таких же старых лип, на вершинах которых ближе к вечеру рассаживалось крикливое воронье. Белый храм стоял поодаль, и его зеленоватые купола напоминали изумруды…