И я дал себе слово, что покажу пример дисциплинированности. Вскоре случай предоставил мне эту возможность.
К этому времени нас отвели на охрану моста Западно-Уральской железной дороги, которая связывала Нязепетровск со станцией Кузино, а следовательно, с Екатеринбургом, с Пермью и со всей Россией. Оттуда шли не только подкрепления. Москва и Петербург заваливали нас газетами, литературой…
Я стоял на посту посередине железнодорожного моста. Моей задачей было проверять пропуска у людей, переходящих с одного берега на другой. Мне посчастливилось — белые открыли по моему мосту ожесточенный и прицельный огонь из нескольких орудий. Снаряды падали в воду, почти под тем самым быком, на котором я стоял, и вверх взлетали пенные смерчи, обдававшие меня брызгами. Один снаряд попал между двумя быками, и часть моста со звоном и грохотом, заглушившим все в мире, рухнула в воду. Еще один снаряд попал в верхнее перекрытие моста, несколько чугунных балок упало невдалеке от меня, и я на некоторое время оглох от этого грохота и лязга.
Чувство, которое я испытывал, нельзя назвать страхом. Я уже считал себя мертвым. Я глядел на темные, с рыжими стволами сосновые леса вдалеке, на сочно-зеленый луг со стогами совсем близко у реки, точно с того света. Но одна мысль продолжала владеть мною с самого начала обстрела: с поста я не уйду. Я был уверен, что Кудрявцев, который был моим караульным начальником, видит меня и одобряет.
Мне казалось, что я стоял очень долго, но, оказывается, простоял я всего несколько минут, ровно столько, сколько потребовалось караульному начальнику для того, чтобы добежать до меня. Я в оцепенении глядел в лицо Кудрявцеву и не понимал, что он говорит, пока он с силой не тряхнул меня за ремень.
— Пошли! — крикнул он.
Едва мы сошли с моста, как прямо в бык, на котором я стоял, с грохотом ударил еще один снаряд. Кудрявцев опять тряхнул меня за ремень (он так и вел меня все время) и засмеялся.
— Чуешь? — сказал он. — Что же ты не шел, ведь из-за тебя и меня чуть не пришибло…
Я вздохнул, взглянул на него.
— Ты молодец, — сказал он серьезно, — показал знание устава и неустрашимость. За это можно похвалить. Однако дело прошлое, но я хочу заставить тебя пошевелить мозгами. С того момента, как мост разбили, скажи, пожалуйста, какой был смысл в том, что ты там стоишь? Пропуска проверять? Если бы ты проявил смекалку и ушел бы сам, я б тебе слова не сказал…
После этого случая Кудрявцев резко изменил ко мне отношение, стал расспрашивать меня, рассказывать о себе. Он уже тогда твердо называл себя большевиком, хотя в партии, кажется, не был.