С того момента, как мужа стали обвинять в убийстве Беллы, я стояла за него горой, потому что верила в него. Я знала, что мой Глен просто не способен совершить нечто столь ужасное. Теперь все это, слава богу, закончилось, и он признан невиновным.
Но как раз теперь-то мне и пришлось внимательнее присмотреться к тому, чем он на самом деле занимался.
Когда я заявила, что не могу жить с человеком, любующимся подобными картинками, Глен решительно стал все отвергать.
– Это же не по-настоящему, Джинни. Наши эксперты на суде сказали, что на тех фотографиях нет настоящих детей. Там женщины, которые просто очень молодо выглядят и наряжаются в девочек, зарабатывая этим себе на жизнь. Некоторым из них на самом деле уже за тридцать.
– Но выглядят-то они все равно как дети! – закричала я. – И делают они это для тех людей, которым нравится смотреть, как мужчины занимаются этим с детьми!
Тут он заплакал.
– Ты не можешь меня бросить, Джинни. Ты нужна мне.
Я помотала головой и пошла наверх за чемоданом. Меня всю трясло, потому что я еще ни разу не видела Глена таким. Он, казалось, относился к тому разряду людей, что всегда умеют владеть собой. К людям сильным и стойким.
И когда я спустилась по лестнице, Глен уже ждал меня, чтобы своим признанием поймать меня в ловушку.
Он признался, что кое-что сделал ради меня. Дескать, он очень меня любит и понимает, что желание иметь ребенка меня попросту изводит и из-за этого мучится он сам. И потому, когда он ее увидел, то понял, что может сделать меня по-настоящему счастливой. И он сделал это для меня.
Глен сказал, что это было как во сне. Он остановил машину в каком-то тихом переулке, чтобы перекусить и просмотреть газету, как вдруг у самой калитки увидел ее. Она была там совсем одна и смотрела на него. И он не смог удержаться.
При этих словах Глен крепко обхватил меня руками, так что я не могла и шевельнуться.
– Я хотел привезти ее тебе домой. Представляешь, она стояла там одна, а я ей улыбнулся – и она протянула свои ручки ко мне. Хотела, чтобы я взял ее на руки. Тогда я вылез из фургона… и больше ничего уже не помню. Следующее, что возникает в памяти, – это как я еду в фургоне домой, к тебе. Я ей ничего не сделал, Джинни, – уверял он. – Это было точно сон. Думаешь, мне это приснилось, Джинни?
Рассказ его так меня шокирует, что при мысли о подробностях я начинаю задыхаться.
И вот мы с мужем стоим в прихожей, и в зеркале я вижу наше отражение. Кажется, будто это происходит в каком-то фильме. Глен наклоняется ко мне, так что головы у нас соприкасаются, и рыдает мне в плечо. Я же стою с мертвенно-бледным лицом. Глажу его по волосам, пытаюсь утешить. Но при этом мне совсем не хочется, чтобы он перестал плакать: меня пугает то молчание, что последует. Я столько всего хочу у него спросить… Однако столько всего мне знать не хочется.